VOLUME FOUR - THE BATTLE OF ARMAGEDDON

Chapter 9 – THE CONFLICT IRREPRESSIBLE. 

THE TESTIMONY OF THE WORLDLY-WISE
 

ГЛАВА IX
 

НЕМИНУЕМОСТЬ КОНФЛИКТА.
СВИДЕТЕЛЬСТВА СВЕТСКИ МУДРЫХ
 

Общая образованность – новый фактор во всех оценках – Взгляды сенатора Ингалса – Взгляды уваж. Лаймена Аббета – Взгляды епископа Ньюмена (методистская епископальная церковь) – Взгляды известного юриста – Взгляды полковника Роберта Ингерсолла – Уваж. Дж.Л. Томас о трудовом законодательстве – Взгляды Венделл Филлипс – Предвидения историка Мекоули – Упования уваж. Шанси Дипю – Интервью епископа Вортингтона (пресвитерианская епископальная церковь) – Ответ У.Дж. Браяна – Взгляды в Англии – Высказывание Эдварда Беллами о ситуации – Мнение уваж. Дж.Т. Глинна – Взгляды проф. Грахама – Взгляды судьи Верховного Суда – Взгляды во Франции, "Social Melee"

"Люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную [общество], ибо силы небесные [правительство – церковное и гражданское] поколеблются" (Лук. 21: 26).

Везде в мире умные люди видят, что приближается большой общественный конфликт, что он неминуем – что ничего нельзя сделать для его предотвращения. Они искали средства, но не нашли ничего, адекватного недугу, и, оставив надежду, решили, что выводы эволюции, должно быть, правильны, а именно: что "Вся природа действует по закону выживания более сильного как более пригодного, и гибели более слабого как непригодного к жизни". Философы говорят им, что "происходившее до этого" уже было, что наша цивилизация – это лишь повторение цивилизаций Греции и Рима, и что похожим образом она распадется на части (если речь идет о массах); что богатство и правительство опять уплывут в руки нескольких, тогда как сами массы, как в более ранних цивилизациях Востока, будут лишь влачить существование.

В большинстве случаев они не способны принять во внимание новый элемент конфликта, никогда раньше не учитываемый, то есть более общее распространение знаний по всему миру и особенно в христианстве. То, о чем многие люди забывают, попадает в поле зрения тех, кто достаточно мудр, чтобы искать истинную мудрость в нужном источнике – Божьем Слове. Им сказано, что "в последнее время многие будут бегать туда-сюда, и умножится знание... и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди" (Дан. 12: 1-4, KJV). Они видят предсказанное передвижение человечества туда-сюда, исполненное чудесным образом, они также видят общее увеличение знаний, и для них время скорби, предсказанное по тому же поводу, не означает повторения истории или подчинения масс привилегированному меньшинству, а колоссальный поворот в истории, принесенный упомянутыми новыми условиями. Вот почему высказывание того же пророка, в той же связи, что "восстанет в то время Михаил [Христос] князь" и примет Свою славную власть и царствование, согласуется с мыслью, что грядущая скорбь покончит с правлением самолюбия под правлением "князя мира сего" [сатаны] и введет Еммануилово Царство благословения. Но давайте послушаем, что говорят нам некоторые мудрые мира о том, что они видят!

Пространный взгляд и широкое, а также весьма беспристрастное определение борьбы за богатство и последующего краха низших классов было представлено прессе уваж. Дж. Дж. Ингалсом, человеком весьма сведущим, умеренно богатым, экс-сенатором Соединенных Штатов. Мы берем отсюда произвольные выдержки, поскольку данное является умеренным изложением предмета и показывает нам, что даже осмотрительным государственным деятелям, сознающим трудности, неизвестно ни одно средство, чтобы с его помощью исцелить болезнь и спасти жертвы.

Сенатор Ингалс писал:
"Свобода – это нечто больше, чем название. Тот, кто в случае крова, одежды и пищи зависит от воли другого, не может быть свободным человеком в широком и полном значении этого слова. Человек, ежедневный хлеб которого для себя и семьи зависит от заработка, который работодатель может дать или задержать по своему усмотрению, не является свободным. Альтернатива между голоданием и зависимостью от времени выплаты – это рабство.

Свобода не заключается в определении. Декларация, что жизнь, свобода и поиски счастья являются неотъемлемыми правами каждого человеческого существа, не делает никого независимым. Право на свободу – это пустая насмешка и иллюзия, если нет также свободы существования. Свобода – это не просто устранение законных ограничений, позволение уйти или прийти. Вдобавок к этому должны быть правоспособность и возможности, которые можно достичь лишь освобождением от необходимости непрерывно заниматься ежедневным трудом. Если перефразировать Шекспира: Бедность и Свобода – плохо подобранная пара. Свобода и зависимость несовместимы. С давних времен избавление от бедности было сном мечтателей и надеждой филантропов.

Неравенство богатства и откровенная несправедливость в его неодинаковом распределении между людьми привело в смущение философов. Это неразрешимая загадка политической экономии! Цивилизация не имеет парадокса более таинственного, чем существование голода при избытке пищи – нехватка среди изобилия. Если одному человеку суждено иметь собственность, чтобы транжирить ею сверх расточительности, а другому, умелому и согласному трудиться, суждено погибать от недостатка огня, лохмотьев и корки хлеба, такое общество представляет собой неизвестно что. Это делает хартию прав человека логогрифом. До тех пор, пока продолжаются такие условия, ключ к тайнописи, которой записана судьба, неизвестен – братство людей является фразой, справедливость – формулой, а божественный кодекс законов не подлежит чтению.

Раздражение бедных надменным хвастовством богатых свергло империи. Облегчение участи нуждающихся явилось предметом человеческого и божественного уставов. Сетования несчастных стали бременем истории. Иов был миллионером. Является ли повествование, не имеющее аналогий и носящее его имя, притчей или биографией, оно составляет глубокий интерес, так как показывает, что патриарх был занят теми же вопросами, которые беспокоят нас сегодня. Он, словно популист, описывает тех, кто отнимает осла у сироты и вола у вдовы, передвигает межевой столб, пожинает поле и собирает виноград бедных, лишая их одежды и оставляя непокрытыми под дождем в горах и в скальных укрытиях.

Еврейские пророки самым откровенным образом осуждали вымогательство и роскошь богатых, и Моисей предписал правила упразднения долгов, перераспределения земель и ограничения личных накоплений. В Риме, на протяжении столетий, собственность на недвижимость ограничивалась к 300 акрам на каждого гражданина, и численность скота и рабов приводилась к площади, которая обрабатывалась. Однако законы, данные Всемогущественным для иудеев посредством Моисея, столь же бездействовали, что и кодексы Ликургуса и Лициния, направленные против неукротимых страстей человека и естественных предпосылок его существования.

Во времена Цезаря 2000 плутократов практически завладели Римской империей, в то время как 100 000 глав семей превратились в попрошаек, поддерживаемых пожертвованиями из общественной казны. Такая борьба продолжалась все Средние Века до девятнадцатого столетия. Сегодня нет такого предписанного средства, которое бы раньше не вменялось безрезультатно бесчисленным пациентам: ни одного предложенного эксперимента в финансах и политической экономии, который бы не был многократно испробован – без малейшего результата, за исключением личных трагедий и государственного крушения.

И вот, наконец, после слепых попыток и многих кровавых и безрассудных столкновений с царями и династиями, привилегиями, общественными и личными прерогативами, старыми обидами, до невозможности укоренившимися порядками, титулами и классами, был осознан конечный идеал Правительства и то, что человек находится превыше всего. Нищие, труженики, рабочие находятся у власти. Они создают законы и формируют институции. Людовик XIV сказал: "Государство – это я". А тут наемные рабочие, фермеры, кузнецы, рыбаки, ремесленники говорят: "Государство – это мы". Ушли в небытие конфискации, грабежи и обогащения придворных фаворитов. Каждый человек, каково бы ни было его происхождение, его способности, образование и мораль, имеет одинаковый шанс с каждым другим человеком на жизненном поприще. Законодательство, хорошее или плохое, принимается большинством.

Менее чем столетие тому назад общественные условия в Соединенных Штатах отличались практическим равенством. Во время нашей первой переписи населения в стране не было ни миллионеров, ни нищих, ни бродяг. Первым американским гражданином, достигшим черты в один миллион долларов (около 1806 года), был незаурядный человек – Астор, иммигрировавший не так давно из Германии, – сын мясника, имевший связку выделанных шкур как залог своей удачи. Самое большое имущество до него принадлежало Джорджу Вашингтону, которое, на время его смерти, в 1799 году, оценивалось приблизительно в 650 000 долларов.

В своем большинстве люди были фермерами и рыбаками, довольствуясь в жизни плодами своего труда. Развитие континента путем внедрения железных дорог, сельскохозяйственной техники и научных достижений современной жизни сделало нас самым богатым народом на земле. Совокупная собственность страны предположительно превысила 100 000 000 000 долларов, половина которой, говорят, находится непосредственно под контролем менее 30 000 лиц и корпораций. Самый большой частный капитал в мире был накоплен за последнюю половину столетия именно в Соединенных Штатах.

Наши материальные ресурсы едва тронуты. Вспахано менее четверти наших пахотных земель. Наши шахты прячут сокровища богаче сокровищ Офир и Потоси. Наше производство и торговля еще молоды, но они уже создали аристократию богатства, которая не одевает ни подвязок, ни диадем, и о которой не трубят глашатаи, но которую часто приветствуют при дворах князей и во дворцах королей.

Если неравное распределение бремени и общественных благ зависит от законодательства, институций и правительства, тогда в системе, наподобие нашей, следует восстановить равновесие. Если богатство – это результат несправедливых законов, а нищета – результат тирании законодательства, тогда средство находится в руках жертв. Если они страдают, то от причиненных себе ран. У нас нет феодальной собственности, нет права первородства или наследства, но также нет возможностей, которые бы не были открыты для всех. Справедливость, равенство, свобода и братство – вот основы этого Государства. В руке каждого человека имеется бюллетень для голосования. Школа предлагает всеобщее образование. Пресса свободна. Высказывания, мысли и совесть не ограничиваются.

Однако всеобщее избирательное право не сделалось панацеей от пороков общества. Бедность не упразднена. Хотя накопленное богатство не укладывается в понятие о алчности, неравенство распределения столь же велико, как во времена Иова, Соломона и Агиса. Старая проблема не только не решена, но ее условия усложнились и обострились. В руках немногих сосредотачивается все большая политическая власть, и при республиканском правлении отдельные лица приобретают более колоссальные состояния, чем при монархии.

Огромная пропасть между богатыми и бедными изо дня в день простирается все шире и шире. Силы труда и капитала, которые должны быть союзниками, помощниками и друзьями, выстраиваются друг против друга, словно вражеские армии на укрепленных позициях, готовясь к осаде или сражению. Миллионы денег ежегодно теряются на выплаты, на уничтожение временного имущества, на износ фабрик и уменьшение прибыли в результате забастовок и локаутов, которые превратились в нормальное явление в войне между работодателями и наемными рабочими.

Утопия – это по-прежнему неисследованная страна. Идеальное совершенство в обществе, словно мираж в пустыне, отодвигается по мере приближения к нему. Человеческая природа остается без изменений в каждой среде.

Условия масс несоизмеримо улучшились с поступью цивилизации. Самый бедный ремесленник имеет сегодня свободный доступ к комфорту и удобствам, которые монархи не могли приобрести за свои сокровища пять столетий тому назад. Однако Де Токвиль обратил внимание на странную аномалию: что по мере того, как состояние масс улучшается, они воспринимают его как еще более невыносимое, отчего растет недовольство. Потребности и желания умножаются быстрее средств удовлетворения. Образование, ежедневные газеты, путешествия, библиотеки, парки, галереи и витрины магазинов расширили кругозор работающих мужчин и женщин, увеличили их возможности восприятия, познакомили с роскошью и привилегиями богатства. Политическое образование научило равенству людей и ознакомило с могуществом избирательского права. Ложные учителя убедили их, что всякое богатство создано трудом, и что каждый человек, имеющий больше, чем он способен заработать ежедневно своими руками, – вор, что капиталист – это враг, а миллионер – общественный недруг, которого следует поставить вне закона и, увидев, застрелить.

"Большие личные накопления неотделимы от развитой цивилизации. Самой богатой общиной в мире, per capita, в настоящее время является индейское племя Осай. Его общее богатство в десять раз больше соответствующего богатства Соединенных Штатов. Им распоряжаются совместно. Общность владения собственностью не обязательно может быть причиной варварства, но в каждом государстве, по мере продвижения к общественному и экономическому равенству и "создания трудом" богатства без вмешательства капитала, как в Китае и Индии, заработки невелики, рабочие унижены и прогресс невозможен. Если бы в настоящее время богатство Соединенных Штатов равномерно распределить между их жителями, тогда, согласно переписи, сумма, положенная каждому, составляла бы около 1 000 долларов.

В случае продолжения подобного выравнивания, прогресс, безусловно, остановится. Если б таковое оказалось господствующим положением с самого начала, нам пришлось бы оставаться на месте. Только в случае сосредоточения богатства можно подчинить природу и вынудить ее силы служить цивилизации. Пока капитал, посредством техники, не укротит пар, электричество и гравитацию и не освободит человека от необходимости постоянно тяжело трудиться, чтобы обеспечить существование, человечество будет стоять на месте или пятиться назад. Железные дороги, телеграф, флот, города, библиотеки, музеи, университеты, кафедральные соборы, госпитали – все великие начинания, возвышающие и приукрашающие существование, и улучшающие условия человеческой жизни, приходят в результате концентрации денег в нескольких руках.

Даже при наличии желания ограничить накопления, общество не обладает никаким средством, чтобы это сделать. Разум неукротим. Различия между людьми являются врожденными и основополагающими. Они установлены декретами Верховной Власти и не могут быть аннулированы актом Конгресса. В споре между умом и количеством ум уже победил и всегда будет побеждать.

Общественный недуг является тяжелым и грозным, однако болезнь не столь опасна, как сами доктора и медикаменты. Политические знахари с их экстрактами, компрессами и пилюлями врачуют симптомы вместо самого недомогания. Свободная чеканка серебра, рост дохода на душу населения, ограничение иммиграции, тайное голосование и действительное право голоса – это важные вопросы, но все они могут быть решены, ничуть не улучшая условий большой массы наемных рабочих Соединенных Штатов. Вместо того, чтобы лишать прав бедных невежд, лучше бы увеличить их богатство, их знания и сделать их способными голосовать. Класс изгоев неминуемо переходит на нелегальное положение, поэтому свободные институции можно обезопасить только наличием образования, материального достатка и удовлетворения тех, от кого зависит их существование".

Вот изложение фактов; но где изложение способа лечения? Его нет. Однако же автор не симпатизирует фактам, на которые он обращает внимание: он скорее предпочел бы, если б мог, обратить внимание на путь спасения от того, что, на его взгляд, неминуемо. То же самое сделали бы все люди, которые достойны человеческого облика и человеческой природы. Что касается м-ра Ингалса, это явствует из следующей выдержки из его речи в Сенате Соединенных Штатов.* Он сказал:

------------
*Отчет Конгресса, том 7, стр. 1054-1055.
------------

"Мы не можем скрыть истину, что мы находимся на грани грядущей революции. Былые споры неактуальны. Народы выстраиваются по одну или по другую сторону зловещего конфликта. По одну сторону находится капитал, внушительно укрепленный привилегиями, высокомерный от длительного триумфа, консервативный, прочно держащийся старых теорий, требующий новых уступок, обогатившийся домашними сборами и иностранной коммерцией, стремящийся подчинить все ценности своему собственному золотому стандарту. По другую сторону находится труд, требующий занятости, стремящийся к развитию местной промышленности, сражающийся с силами природы и покоряющий пустыню. Труд, голодный и угрюмый в больших городах, категорически решил свергнуть систему, при которой богатые становятся еще богаче, и бедные – еще беднее: систему, которая дает Вандербильту и Гулду богатства, чрезмерные даже для алчности, а бедного обрекает на нищету, от которой нет спасения или убежища, кроме как в могиле. Требования справедливости натолкнулись на безразличие и презрение. Тружеников страны, спрашивающих работу, трактуют словно неполноценных попрошаек, умоляющих хлеба".

Таким образом, он открыто заявляет, что не видит никакой надежды. Ему неизвестно никакое средство от ужасной болезни – самолюбия.

В старом выпуске "Literary Digest" мы обнаружили следующий краткий обзор взглядов д-ра Аббета, известного проповедника, редактора, соратника Теодора Рузвельта, на тему "Взаимоотношения между Трудом и Капиталом":

"Др. Аббет утверждает, что вопрос о том, лучше ли система заработной платы от феодализма или рабства, уже решен; однако в адрес нынешней промышленной системы, являющейся конечной, то есть правильной, он делает следующие замечания: (1) Она не дает прочной и постоянной занятости для всех желающих трудиться. (2) Ей также не удается предоставить всем занятым в ней заработок, соответствующий реально требуемым средствам к существованию. (3) Она недостаточно образована сама по себе и не способна предоставить требуемый досуг для образовательного процесса. (4) При нынешних условиях во многих случаях невозможно иметь скромное, хорошее жилище. Д-р Аббет верит, что наставления Иисуса Христа и принципы здравой политической экономии совпадают; он настойчиво утверждает, что губительно изводить мужчин, женщин и детей для того, чтобы делать дешевые товары. – Труд – это не "товар", – говорит он. Цитируем:

"Я верю, что система, которая делит общество на два класса – капиталистов и трудящихся, – является временной, и что промышленное беспокойство нашего времени – это результат слепой борьбы за демократию богатства, в которой пользователи орудий труда станут также владельцами этих орудий; в которой труд будет нанимать капитал, а не капитал – труд; в которой люди, а не деньги, будут контролировать промышленность – как они сегодня контролируют правительство. Однако учение, что труд является товаром, и что капитал должен покупать на самом дешевом рынке, даже временно лишен логики; он экономически ошибочен и этически несправедлив.

Такого товара, как труд, попросту нет; его не существует. Когда рабочий приходит на фабрику в понедельник утром, ему нечего продать, его руки пусты; он пришел, чтобы что-то произвести своими усилиями, и это "что-то", когда оно будет произведено, следует продать, и часть выручки от этой продажи будет по праву принадлежать ему, потому что он помог его произвести. А поскольку нет никакого труда-товара для продажи, то нет и рынка труда, на котором его можно продавать. Свободный рынок принимает множество продавцов с разным товаром, и множество покупателей с разными потребностями (продавец имеет полную свободу продавать или не продавать, и покупатель имеет полную свободу покупать или не покупать). Как такового рынка труда не существует. Трудящиеся в огромном большинстве случаев настолько крепко привязаны к своему городу предубеждениями, незнанием окружающего мира и его потребностей, домашними соображениями, своими крошечными владениями – своими домами и земельными участками, – и религиозными узами, что кажется, будто они просто вросли в землю. Они не могут предложить никакого разнообразия профессиональных навыков. Как правило, рабочий хорошо умеет делать только одну вещь, хорошо пользуется только одним инструментом, и должен или найти владельца такого инструмента, который желает, чтобы рабочий им работал, или должен остаться безработным. "Оптовый торговец, – говорит Фредерик Харрисон, – сидит в своей конторе и при помощи нескольких писем или бланков перемещает и распределяет товар всего города от континента к континенту. В других случаях, когда он является владельцем магазина, посещение его большим количеством людей обеспечивает необходимое передвижение его товаров. Передвижением его товаров заняты, вместо него, его клиенты. Это и есть настоящий рынок. Здесь конкуренция действует быстро, полноценно, просто и честно. Совсем по-другому дело обстоит с рабочим-поденщиком, у которого нет товара для продажи. Он должен лично присутствовать на каждом рынке, что подразумевает его непосредственное передвижение, к тому же дорогостоящее. Он не может вести переписку со своим работодателем; он не может послать образец своей силы, и работодатель не постучит в дверь его дома". Поэтому нет ни труда в виде товара для продажи, ни рынка труда, на котором его следовало бы продавать. Оба они – вымысел политической экономии. Действительные факты выглядят следующим образом:

Большинство товаров в наше время (даже сельскохозяйственные товары постепенно попадают в эти условия) производится организованной группой рабочих, делающих свою работу под надзором "промышленного магната" и с помощью дорогостоящего инструмента. Это требует сотрудничества трех классов – владельца инструмента или капиталиста, надзирателя или менеджера, и пользователя инструмента или рабочего. Результат – это совместный продукт их деятельности (потому что сам инструмент – это всего лишь накопленный продукт производства), поэтому принадлежит им сообща. Задача политической экономии – выяснить, как разделить поровну стоимость между партнерами этого общего предприятия. Таков вопрос труда, заключенный в одну фразу. Неверно то, будто рабочему положено все, да он и не требует этого, как бы ни добивались этого для него некоторые рьяные защитники его интересов. Надзирателю положена его часть, к тому же большая часть. Чтобы управлять таким производством, знать в каких изделиях имеется потребность в мире, найти покупателя для них по цене, которая даст достаточную выручку от вложенного в производство труда, нужен, само собой разумеется, высококачественный труд, который заслуживает щедрого вознаграждения. Владельцу инструмента положена определенная компенсация. Предположительно он или кто-то другой, от кого он получил свой инструмент, скопил деньги (которые его друзья потратили то ли на нынешние роскоши, то ли для сомнительного удовольствия), следовательно ему положено вознаграждение за его экономию и бережливость, хотя может возникнуть вопрос, не слишком ли вознаграждает иногда наша современная промышленная система умение приобретать, превращая это качество в порок. Рабочему положено денежное вознаграждение. Со времени отмены рабства никто не отрицает это право. Установить, как разделить этот продукт общего производства, трудно. Однако ясно, что этого не должна делать система, которая заставляет капиталиста платить как можно меньше заработной платы за оказанную услугу, а рабочему оказывать возможно меньшую услугу за полученную плату. Каким бы ни был правильный путь, данный путь – плохой".

У д-ра Аббета, кажется, отзывчивое, сочувственное сердце к массам и желание ясно понять ситуацию. Согласно его диагнозу – это политико-общественно-финансовая болезнь, но он не способен найти лекарство. Да, он намекает, каким могло бы быть лекарство, если б его удалось получить, но не предлагает никакого пути для этого – то есть, он считает, что видит его в прогрессе,
"В слепой борьбе за демократию богатства, в которой пользователи орудий труда станут также владельцами этих орудий; в котором труд будет нанимать капитал".

Читая это предложение, кажется, что его автор недавно прочел историю Лампы Алладина из "Сказок тысячи и одной ночи" и понадеялся было найти и использовать "волшебную палочку". Это свидетельствует, что упомянутый джентльмен или мало разбирается в финансах, или ожидает революции, в которой пользователи орудий силой отнимут эти орудия у капитала, при этом брезгуя всеми признаваемыми ныне законами общества. И если каким-то образом произойдет такой переход орудий из-под контроля их нынешних собственников во владение их пользователей, то не станут ли все свидетелями того, как новые собственники орудий вскоре, по причине такой собственности, превратятся в капиталистов? Есть ли у нас какой-нибудь повод предполагать, что новые собственники орудий будут более благожелательными или менее самолюбивыми, чем нынешние? Есть ли у нас какой-нибудь повод считать, что плотское сердце изменилось больше у собственников, чем у пользователей орудий, или что новые пользователи орудий пригласят весь труд похожим образом разделить пользу от техники? Весь опыт общения с человеческой природой говорит: "Нет!" Недуг очевиден, необходимость в быстром лечении очевидна, но ни одно средство не способно излечить "стонущее творение". Его стоны и родовые схватки должны продолжаться и усиливаться, как указывает апостол, до откровения сынов Божьих – до Божьего Царства (Рим. 8: 22, 19).

Отрицание любой проблемы не излечивает ее. Утверждение, что "такого товара, как труд, попросту нет", не исправит и не изменит грустного факта, что труд является товаром и не может быть ничем иным при наших нынешних общественных законах и условиях. Рабство могло быть, в свое время и у некоторых народов, полезным порядком при доброжелательных и заботливых властителях. Также крепостничество при полуцивилизованной феодальной системе, возможно, имело полезные черты, приспособленные к своему времени и условиям. Похоже с системой наемного труда. Труд, в виде товара, подлежащий купле-продаже, имеет некоторые замечательные свойства, и сделал много для развития умственной и физической сноровки, что действительно сделалось весьма большим благом для Труда в прошлом. Не было бы разумным разрушать это свойство товара также сейчас, ведь те рабочие, которые обладают и пользуются умом, сноровкой и активностью, заслуживают большего востребования, а также возможности распоряжаться своим трудом по лучшим ценам, нежели неквалифицированные и бестолковые: это необходимо также для воздействия на бестолковых и праздных. Требуется: справедливое, мудрое, отцовское правительство, которое будет продолжать здравые ограничения и стимулы и приумножать их, одновременно защищая каждый класс труда от надменности вышестоящего класса и укрывая всех от исполинской власти современного Капитала с его огромной и увеличивающейся армией рабов-машин, и которое окончательно, после всесторонних и практических наставлений в праведности, под законом любви, уничтожит всех, кто симпатизирует самолюбию и греху. О таком правительстве не говорится нигде, кроме Библии; здесь оно тщательно описано и твердо обещано и ожидает лишь выбора Божьей Церкви – чтобы быть его царями и священниками как сонаследники с Еммануилом (Отк. 5: 10; 20: 6).

Неминуемый конфликт между Капиталом и Трудом был очевиден также епископу Ньюмену из Методистской Епископальной церкви. Он видел хорошие и плохие стороны вопроса. В статье, в свое время опубликованной в журнале его вероисповедания, он излагает следующие предложения и советы:

"Разве грешно быть богатым? Разве бедность обязательна для набожности? Разве нет святых, кроме нищих? Разве небеса – это приют для несчастных? Что, в таком случае, нам делать с Авраамом, который был весьма богат скотом, серебром и золотом? Что же нам делать с Иовом, у которого было 7 000 овец, 3 000 верблюдов, 4 000 волов, 500 ослов; который имел 30 000 акров и 3 000 домашних слуг?...

Овладение богатством – это божественный дар. В трудолюбии и бережливости – закономерность благополучия. Как поэты, философы и ораторы родились таковыми, так и финансист имеет гения богатства. Интуитивно он знаком с законами спроса и предложения; кажется, что он одарен, словно пророк, видением грядущих изменений рынка; он знает, когда покупать, когда продавать, а когда придержать. Он предвидит наплыв населения и влияние его на недвижимость. Как поэт обязан славословить, потому что в нем имеется вдохновение, так и финансист обязан делать деньги. Он не может по-другому. Одаренность таким талантом возвещена в Священном Писании: "Он [Бог] дает тебе силу приобретать богатство" (Втор. 8: 18). И все эти обетования проиллюстрированы в нынешнем финансовом положении христианских народов, которые контролируют финансы мира.

Против этих естественных и законных прав владеть собственностью выдвигается требование распределить собственность между теми, кто не приобрел ее ни в наследство, ни мастерством, ни трудолюбием. Это коммунизм, не имеющий основания ни в конституции природы, ни в общественном строе человечества. Это дикий, бессмысленный вопль Труда против Капитала, между которыми, согласно экономии природы и политической экономии, не должно быть даже обычного противостояния".

Епископ утверждает, что "наемный рабочий и наниматель имеют неприкосновенные права: первый – нанимать, кого он пожелает и для чего пожелает, а последний – ответить, когда он пожелает". Епископ доказывает, что зависть и подозрительность трудовых классов пробуждается не против тех, кто обладает огромным богатством, а против безграничной лени и полного безразличия богатых. Он продолжает:

"Богатству принадлежит самая благородная из миссий. Оно не дано, чтобы его прятать, чтобы им ублажать, чтобы демонстрировать напыщенность и власть. Богатые – это раздающие милостыню от Всемогущего. Они – Его оплачиваемые представители. Они – сторожа бедных. Им полагается претворять те великие мероприятия, которые принесут массам процветание – не самые большие дивиденды, а самое большое благо. Капитал дает возможность трудящему познать счастье, сопутствующее честному делу. Богатым надлежит улучшать дома бедных, хотя нередко хлев богатого – это дворец по сравнению с жилищем честного и интеллигентного механика.

Когда имущие становятся покровителями тех общественных реформ, которые поднимают общество, тогда они получают благословение бедных. Им надлежит дать направление законодательству, необходимому для защиты всех прав и интересов сообщества. Когда они строят научные библиотеки, музеи искусств и святыни набожности, их будут считать своего рода благодетелями. Когда богатство Капитала соединит руки с богатством интеллекта, богатством мускул и богатством доброты ради общего блага, тогда Труд и Капитал будут считаться равными факторами в предоставлении каждому человеку жизни, свободы и поисков счастья".

Епископ, очевидно, попытался честно взглянуть на обе стороны нынешнего противостояния и грядущей схватки, однако связь с богатством и зависимость от него, вероятно, оказали влияние, конечно же бессознательно, на его суждения. Фактом является то, что многие из древних были очень богатыми, как например Авраам. Однако история временного пребывания Авраама, Исаака и Иакова в земле Ханаан показывает, что, хотя в те дни земля находилась в собственности, тем не менее она не была ограждена, а находилась в свободном пользовании. Эти три патриарха со своими слугами, стадами и отарами странствовали по желанию в земле хананеев почти два столетия, однако же не потребовали ее в собственность даже на стопу ноги (Деян. 7: 5). И в Божьем образном царстве, Израиле, свод законов заботился о бедных – рожденных в земле и чужеземцах. Никто не должен был голодать: с полей не следовало собирать колосья подчистую, но края поля следовало оставить для бедных. Голодный мог войти в сад, виноградник или на поле и поесть на месте вдоволь. И даже когда земля Палестины была разделена между коленами и родами Израиля, специальные меры для упразднения долговых обязательств по всем землям и всем долгам каждые пятьдесят лет предотвращали обнищание и практическое порабощение народа в целом несколькими состоятельными людьми.

Епископ, кажется, забыл, что законы и порядки христианства не являются божественно установленным кодексом; что, наподобие всех вымыслов несовершенных умов и сердец, эти законы не являются непогрешимыми; что хотя в свое время нельзя было придумать что-то лучшее, изменения общественных и финансовых условий делали перемены в прошлом обязательными; что иные изменения сегодня считаются необходимыми, хотя и сталкиваются с самолюбием и ультраконсерватизмом своих дней. Поэтому, если наши законы считаются исключительно человеческими и подверженными ошибкам, если их уже изменяли и исправляли, чтобы удовлетворять изменившиеся условия, разве не является епископ непоследовательным, считая их сегодня священными, неоспоримыми, непреложными, утверждая, что права, которыми однажды довелось поступиться, тем самым являются "неприкосновенными", "естественными" и неоспоримыми "то ли по природе, то ли по складу человечества"; и что само предложение изменить законы и общественные нормы, чтобы лучше приспособить их к настоящим условиям, является "нелепым" и "безрассудным"?

Епископ, следует заметить, занял в вопросе труда как товара, подлежащего условиям спроса и предложения, позицию, противоположную позиции, занимаемой д-ром Аббетом. Он разглядел в этом закон нашей современной общественной системы и сказал, что она должна оставаться таковой. Он был прав, считая, что Труд должен продолжать быть товаром (чтобы его покупать настолько дешево, насколько возможно купить для Капитала, и продавать по такой высокой цене, по какой Труд может его приобрести) – до тех пор, пока сохраняется нынешняя общественная система. Однако это не будет длиться многие годы, на что указывает пророчество и что признают другие, обладающие здравым умом и более тесно связанные с людьми и их беспокойством.

С точки зрения епископа единственной надеждой мирного разрешения различий между Капиталом и Трудом является (1) обращение всех богатых к изобилующим любовью и доброжелательностью условиям, конкретизированных в предыдущих двух абзацах, цитированных выше; и (2) обращение всех из бедных и средних классов к той набожности и удовлетворенности, при которой они могут принять с благодарностью все, что богатые позволят им получить от земли и ее изобилия, и восклицать: "Блаженны нищие!" Это, мы полагаем, может решить Вопрос Труда быстро и окончательно, тем не менее ни один здравомыслящий народ не рассчитывает на подобное решение в ближайшем будущем, да и в Священном Писании такое не показано. Мы не думаем, чтобы этот интеллигентный епископ действительно предлагал свои советы как лечащее средство; скорее, мы допускаем в его случае, что он не видит другого выхода, кроме столь немыслимого, и что, в результате, цивилизация будет вскоре поражена проклятием Анархии. Если б этот джентльмен смог увидеть Божье средство, о котором наш Господь учил нас чаять и молиться: "Да придет Царствие Твое", и путь, которым это Царство должно быть установлено в силе и господстве (Дан. 2: 44, 45; 7: 22, 27; Отк. 2: 27).

Один всемирно известный юрист, обращаясь к выпускникам юридического факультета одного известного колледжа Соединенных Штатов, высказался следующим образом, как об этом поведал "Journal" из Канзас Сити:

"История самонадеянного и ненасытного рода, к которому мы принадлежим, сделалась реестром непрекращающихся и кровавых конфликтов за личную свободу. Войны велись, династии свергались и монархи обезглавливались не для завоевания, не для тщеславия, не для славы, а для того, чтобы человек мог быть свободным. На протяжении многих кровавых столетий привилегии и права упорно и с неохотой уступали неукротимому стремлению к личной свободе. От Великой хартии вольностей до Апематекс большое расстояние; однако за эти 652 года не было ни минуты, когда бы наш род остановился или поколебался в своем решительном и стойком сражении за равноправие всех людей перед законом. По этой причине бароны угрожали королю Джону; был сожжен Латимер; пал Хемпден; было подписано соглашение в хижине Мейфлауэра; провозглашена Декларация Независимости; умер Джон Браун из Осеветоми; маршировали победоносно легионы Гранта и Шеридана, готовые скорее отречься от жизни и всех ее достояний, нежели отказаться от привилегий свободы.

“Что пользы от плуга, земли, кораблей,
Что пользы от жизни, коль воли нет в ней?”

Мечта столетий была наконец осуществлена. Из жестокого и кровавого смятения истории человек наконец-то появился как властелин над самим собой; однако приводящие в недоумение загадки веры остались. Люди равны, но нет никакого равенства. Избирательное право является общим, однако политическая власть осуществляется немногими; бедность не упразднена. Бремя и привилегии общества распределены неравномерно. Некоторые имеют богатство, превосходящее сумасбродство даже при расточительстве, тогда как другие напрасно вымаливают ежедневный хлеб. Введенные в заблуждение и расстроенные такими несоответствиями, озлобленные до невозможности страданиями и нуждой, разочарованные влиянием политической свободы на личное счастье и успех, многие поддались столь глубокой и полной обеспокоенности, что это свидетельствует о необходимости действенной коалиции консервативных сил нашего общества.

В эволюционном движении, в котором оказалась общество Соединенных Штатов, не найти исторических прецедентов, поскольку условия здесь аномальны, а, значит, научное решение невозможно. Хотя условия масс людей чрезвычайно улучшились благодаря общественному прогрессу, применению науки в производстве, изобретению техники, не вызывает сомнения то, что бедность куда более враждебна к обществу, куда более опасна для институций самоуправления и для личной свободы, которой удалось добиться после стольких столетий борьбы, чем когда-либо прежде. Причины налицо. Труженик свободен; он имеет право голосовать; растет его чувство собственного достоинства; его восприимчивость сделалась острой; его потребности умножились быстрее, чем средства удовлетворения; образование подняло его выше положения раболепного труда. Ежедневные газеты познакомили его с теми преимуществами, которые богатство предоставляет его владельцам. Его научили, что все люди были созданы равными, и он верит, что хотя права равны, возможности не являются таковыми. Современная наука вооружила его грозным оружием, и когда приходит голод, нет ничего более священного, чем нужды его жены и детей.

Общественный кризис во всех цивилизованных странах, и прежде всего в нашей, становится все более внушительным. С каждым часом все ближе надвигается глухое грозовое эхо зловеще недовольных. Хотя я верю, что невозмутимый и решительный гений англо-саксонской расы совладает с этим, как совладал со всякой другой крайностью, и что он не откажется от обладания тем, что им добыто неимоверными жертвами, однако ясно, что бой не закончен; что человек уже не довольствуется равенством прав и равенством возможностей, а потребует равенства условий, являющегося законом идеального государства.

Также очевидно, что общественная деградация несовместима с самоуправлением, и что безнадежная и беспомощная нищета несовместима с личной свободой. Человек, полностью зависящий от другого в средствах существования для себя и семьи, которые могут быть целиком отняты работодателем по его изволению, не является в каком бы то ни было законном смысле свободным. За сотню лет мы сделались самыми богатыми из всех народов. Наши ресурсы колоссальны. Статистика наших доходов и накоплений изумляет даже непривыкших удивляться. Денег предостаточно, пищи – в преизбытке, фабрики и труд имеют богатое предложение; однако при всем таком обилии парадокс цивилизации остается: большинство людей борется за существование, а некоторая часть прозябает в жалкой и отвратительной бедности.

То, что такие условия должны существовать, кажется подвергает сомнению Верховный Разум. Выдвигать предположение, что нужда, нищета и невежество составляют неминуемое наследие, означает делать братство людей злобной иронией, а кодекс нравственности вселенной – неразборчивым. Разочарование, порожденное этими условиями, превращается в недоверие к принципам, на которых основывается общество, и в желание изменить базис, на котором оно покоится. Ваша самая важная миссия – ослабить это недоверие, и ваш самый большой долг – противодействовать этой революции.

Популярные средства, предлагаемые для исправления пороков, изъянов и недостатков современного общества, можно классифицировать примерно в две группы, первая из которых предлагает возместить недовольство путем смены политических институций. Такой метод является ошибочным и обречен на неудачу, потому что он покоится на заблуждении, что материальное процветание – это результат свободы, тогда как истина состоит в том, что политическая свобода является следствием, а не предпосылкой материального прогресса. Сколько всего было написано поэтами и мечтателями, чтобы превознести бедность, а любовь к деньгам разоблачить как корень всякого зла. Однако факт остается таковым, что нет другой формы власти (если ее честно добыть и мудро использовать), столь прочной, решительной и ощутимой, кроме той, которая сопутствует обладанию денег.

Нет состояния более прискорбного, более угнетающего, более пагубного для всего, что самое благородное в человеке, что больше всего вдохновляет его в быту, что больше всего воодушевляет судьбу, чем беспомощное, жалкое, безнадежное убожество, нужда, голод, плата за труд в поте лица, тлеющие угли, лохмотья и корка хлеба. Если ваш обученный разум будет направлен на изучение проблем времени, вы непременно обнаружите, что этот элемент нашего общества постоянно растет".

Перед нами ясное и умелое изложение фактов, что вынуждены признать все – бедные и богатые. Но оно не содержит никакого средства – даже совета, что новый отряд юристов и политиков должен искать какое-нибудь средство. Им только советуют смягчить недоверие к другим, несмотря на то, сколько они чувствуют его сами, и противодействовать всякому изменению нынешней системы, хотя они сами стремятся не попасть под ее жернова.
Откуда такой совет? Не потому ли, что этот способный человек ни во что не ставит своего более смиренного брата? Вовсе нет; это потому, что он понимает неминуемое воздействие свободы – "индивидуализм" – самолюбие – с вытекающей из него свободой вести конкуренцию и каждому делать для себя все от него зависящее. Оглядываясь в прошлое, он говорит: "Что было, то будет". Он не понимает, что мы находимся в конце нынешнего века, на заре Тысячелетия, что только власть Помазанного Господом Царя всей земли может навести порядок во всем этом замешательстве; и что в Божьем мудром предвидении люди сегодня столкнулись лицом к лицу с такими сложными проблемами, которые не может решить ни один человеческий разум, и с такими злополучными обстоятельствами, которые не в состоянии предотвратить или разрешить никакая человеческая дальновидность или политика, отчего в положенное время в своей безысходности и своем смятении они будут рады признать и принять божественное вмешательство, а также оставить свои поступки и быть обученными Богом. Тот, Кому по праву принадлежит Царство, вот-вот должен "принять силу Свою и воцариться", чтобы вывести порядок из хаоса, чтобы прославить Свою Церковь как Свою "невесту", чтобы с ней и через нее положить конец скорби отягченного грехом, стенающего творения и благословить все роды земли. Только те, у кого есть "истинный свет", могут видеть славный исход нынешнего темного времени, которое приводит в замешательство мудрых людей.

М-р Роберт Г. Ингерсол, как и другие, осознал положение вещей, высказал сожаление по его поводу, но не предложил никакого средства.

Полковник Ингерсол был известен как умный человек – согласно понятиям этого мира. Известный своим неверием, он был человеком незаурядных способностей и редкого здравого мышления, за исключением религиозных вопросов, где ни одно человеческое суждение не является здравым, разве что оно осведомлено и руководствуется Словом и духом Господа. Советы м-ра Ингерсола, как правоведа, ценились настолько высоко, что, как известно, он получал 250 долларов за тридцать минут консультаций. Этот деятельный ум был также занят попытками разрешить большие проблемы этого сложного времени; но у него также не нашлось средства, которое он мог бы предложить. Свои взгляды на ситуацию он высказал в пространной статье в "Twentieth Century", из которой мы предлагаем короткую выдержку. Он сказал:

"Изобретательство наполнило мир конкурентами – не самыми тружениками, а механиками, к тому же наивысшей квалификации. Сегодня обычный труженик является, как правило, винтиком машины. Он работает без устали и кормит ненасытный механизм. Когда монстр останавливается, человек остается без работы – без хлеба. Он ничего не скопил. Машина, которую он кормил, не кормила его – изобретение не оказалось ему на пользу. Однажды я слышал человека, рассказывающего, что для тысячи хороших механиков почти невозможно найти работу, и что по его мнению правительство обязано предоставить людям занятие. Несколько минут позже я слышал другого, говорящего, что он продает патент для кроя одежды; что одна из машин может выполнять работу двадцати портных; что всего неделю тому назад он продал две для большой фабрики в Нью-Йорке, и что свыше сорока раскройщиков было уволено. Капиталист двигается вперед, как ему выгодно. Он говорит рабочим, что вынужден экономить, однако, при нынешней системе экономия только уменьшает заработки. Под великим законом спроса и предложения каждый бережливый, экономный, бескорыстный рабочий непроизвольно делает то малое, на что он способен, чтобы уменьшить жалованье для себя и своих ближних. Бережливый механик является как бы свидетельством того, что заработки достаточно высоки.

Капитал всегда требовал и по-прежнему требует для себя права объединяться. Производители встречаются и устанавливают цены, даже вопреки великому закону спроса и предложения. Имеют ли трудящиеся то же право совещаться и объединяться? Богатые встречаются в банке, клубе или кабинете. Рабочие, чтобы объединиться, собираются на улице. Все организованные силы общества против них. Капитал имеет армию и морской флот, законодательство, судебные и исполнительские органы. Когда богатые объединяются, это делается с целью "обмена мнениями". Когда бедные объединяются, это – "преступный сговор". Если они действуют сообща, если они вообще что-то делают, то их именуют "толпой". Если они защищают себя, это считается "изменой". Как это так, что богатые контролируют органы правительства? Бывают времена, когда попрошайки становятся революционерами – когда ветошь становится знаменем, под которым самые благородные и отважные сражаются за права.

Как нам решить неравный спор между человеком и машиной? Сделаются ли наконец машины компаньонами труженика? Можно ли контролировать эти силы природы с пользой для ее страждущих детей? Будет ли сумасбродство идти в ногу с изобретательностью? Сделаются ли рабочие достаточно интеллигентными и достаточно сильными, чтобы стать владельцами машин? Может ли человек стать настолько интеллигентным, чтобы быть великодушным, чтобы быть справедливым, или он находится под контролем того же закона или реальности, которые контролируют животный или растительный мир? Во времена каннибализма сильный проглатывал слабого – натуральным образом поедал его плоть. Вопреки всем законам, созданным человеком, вопреки всем достижениям науки, сильный, бессердечный по-прежнему живет за счет слабого, неудачливого и глупого. Когда я начинаю размышлять над агонией цивилизованной жизни – над неудачами, неприятностями, слезами, угасшими надеждами, горькими реалиями, голодом, преступлениями, унижениями, позором – я почти вынужден сказать, что каннибализм, несмотря ни на что, является самым сострадательным порядком, при котором человек когда-либо жил за счет своего ближнего.

Невозможно, чтобы человек с добрым сердцем был доволен сегодняшним миром. Ни один человек не может по-настоящему довольствоваться даже заработанным – тем, что, как он знает, принадлежит ему, – если он осознает, что миллионы его ближних находятся в нищете и нужде. Когда мы думаем об умирающих с голода, то чувствуем, что наша еда – это почти бессердечность. Встреча с человеком, одетым в лохмотья и дрожащим от холода, почти заставляет устыдиться своей хорошей одежды и своего тепла – почувствовать свое сердце столь же холодным, как его тело.

Разве ничто не должно измениться? Разве "законы спроса и предложения", изобретения и наука, монополия и конкуренция, капитал и законодательство всегда должны быть врагами тех, кто тяжело работает? Разве рабочие всегда будут столь невежественными и столь бестолковыми, чтобы тратить заработанное на бессмыслицу? Разве они будут содержать миллионы солдат, чтобы убивать детей других рабочих? Разве они всегда будут строить храмы, а сами жить в каморках и лачугах? Разве они всегда будут позволять паразитам и вампирам жить на их крови? Будут ли они оставаться рабами попрошаек, которых поддерживают? Будут ли честные люди останавливаться и снимать шляпу перед преуспевающим мошенником? Будет ли промышленность в присутствии коронованной лени всегда падать на колени? Поймут ли они, что нищие не могут быть великодушными и что каждый здоровый человек должен заслужить право на жизнь? Скажут ли они наконец, что человек, который имеет равные привилегии со всеми, не имеет права роптать, или последуют примеру их угнетателей? Смогут ли они понять, что сила, в достижении успеха, должна иметь за собой разум, и что любая вещь, сделанная для ее увековечения, должна покоиться на краеугольном камне справедливости?"

Представленный здесь аргумент является жалким, слабым, призрачным и беспомощным; и то, что он исходит от умного человека и тонкого логика, всего лишь показывает, что умные люди в этом мире видят болезнь, но не способны видеть лечащее средство. Этот эрудированный джентльмен достаточно ясно указывает причины трудностей, а также их неизбежность, и затем говорит рабочим, по сути, следующее: "Не позвольте им (изобретениям, науке, конкуренции и т.п.) давить на вас и причинять вам вред!" Но он не предлагает никаких средств для освобождения, разве что в виде вопроса: "Сделаются ли рабочие достаточно интеллигентными и достаточно сильными, чтобы стать владельцами машин?"

Но, положим, у них были машины и вполне достаточный капитал, чтобы их задействовать! Могут ли такие фабрики и машины работать более успешно, чем другие? Могут ли они долгое время успешно работать на благотворительных началах, а не для прибыли? Не будут ли они иметь своей доли в росте "перепроизводства" и не приведут ли к "закрытиям", вынуждая своих собственных и других рабочих к безработице? Разве нам не известно, что если завод или магазин работает по принципу равной платы всем нанятым, то в скором времени он или сделается банкротом, поскольку выделял слишком много на зарплату, или более квалифицированные будут привлечены лучшими заработками на другую работу или к частному делу – работая на себя? Словом, своекорыстие, самолюбие столь укоренилось в падшей человеческой природе и настолько сделалось частью нынешнего общественного строения, что если кто с этим не считается, тот быстро поймет свою ошибку.

Последнее процитированное предложение весьма сладкоречиво, но весьма мало может помочь в данной крайности. Оно, словно стеклянное яйцо в гнезде, служит вместо требуемого до тех пор, пока вы его не разобьете и не попытаетесь съесть. "Смогут ли они [рабочие] понять, что сила, в достижении успеха, должна иметь за собой разум?" Да; это всем известно; а также то, что разум должен иметь для себя мозг, и что мозг должен быть хорошего свойства и строения. Всем понятно, что если бы все имели мозг одинакового размера и воздействия, конфликт между человеком и человеком был бы настолько равным, что скоро было бы достигнуто перемирие и обеспечены права и интересы друг друга; или же, что еще более правдоподобно, схватка наступила бы еще раньше и была бы более суровой. Но никто не знает лучше самого м-ра Ингерсола, что никакая земная сила не способна создать такое состояние умственного равенства.

Четвертый по счету процитированный абзац делает самую большую честь этому великому человеку. Он находит отзыв во всех благородных душах, которых, мы уверены, есть много. Однако другие, умеренно зажиточные или даже состоятельные, наподобие м-ра Ингерсола, решают, как, наверное, решил он сам, что они столь же бессильны затруднить или изменить общественную тенденцию, которая несется руслом падшей человеческой природы, бросая в него свои деньги и влияние, как бессильны преградить своим телом Ниагарский водопад, бросаясь в него. Мгновенный всплеск и волнения – вот все, что было бы в том и другом случае.

Уваж. Д.Л. Томас о трудовом законодательстве

Нередко выдвигается утверждение, что законодательство дискриминировало Труд, благоприятствуя богатым и нанося вред интересам бедных; и что обратный шаг станет всеисцеляющим средством. Ничто не может быть более далеким от истины чем это, и мы рады, что у нас есть краткое изложение трудового законодательства Соединенных Штатов, представленное столь компетентным джентльменом, как бывший Заместитель генерального прокурора США генерал Томас, в "Tribune", Нью-Йорк, 17 октября 1896 года:

"Чтобы написать историю законодательства последних пятидесяти лет для улучшения условий более бедных и рабочего классов, потребуются тома, однако ее можно суммировать следующим образом:

Отменено тюремное заключение за неуплату долгов.

Приняты законы, освобождающие ферму и большую часть личной собственности от взысканий в отношении тех должников, которые являются главами семейств, а также вдов и сирот.

Механикам и трудящимся законом даны права удержания земли или прочего имущества, в которые ими вложен труд ради получения заработка.

Лицам из числа бедных дано право предъявлять иск в суде штата или федеральном суде без уплаты издержек или предоставления поручительства на них.

Суды, государственный и федеральный, назначают, без возмещения издержек, поверенных для защиты бедных лиц в уголовном суде, а в некоторых случаях и в гражданском суде.

Суды во многих случаях имеют указание вести дело в пользу трудящегося, который вынужден возбудить тяжбу для взыскания своей зарплаты или принудительного обеспечения своих прав корпорацией за установленную сумму для возмещения расходов его поверенного.

Законом определен семи-, а в некоторых случаях восьми- или девятичасовой рабочий день для исполнения государственной службы и для общественных работ.

При управлении несостоятельным имуществом в приоритетном порядке принимается во внимание зарплата рабочего, а в некоторых случаях приоритетность зарплаты считается обязательной.

Приняты законы, регулирующие плату за пассажирские и грузовые перевозки железными дорогами и другими транспортными коммуникациями, а также на складах общественного пользования и подъемниками. Созданы федеральная комиссия и комиссии штатов для надзора за железнодорожным движением, отчего цены уменьшились на две третьих и больше.

Почти во всех штатах приняты законы, понижающие процентную ставку и увеличивающие время взыскания после окончания срока выкупа закладной или документа об учреждении доверительной собственности.

От железных дорог требуется установить ограждения своих путей или возмещать убытки в двойном размере при отсутствии таких ограждений; от них также требуется обеспечить своих рабочих безопасными рабочими местами и приспособлениями.

От производителей и владельцев шахт требуется предоставить места и технику для безопасности и удобств нанимаемых ими рабочих.

Законом разрешается предоставлять юридические права профсоюзным организациям.

День Труда сделан государственным праздником.

Уполномоченные Труда на уровне штатов и государства назначены для сбора статистических данных и, насколько это возможно, для улучшения условий классов трудящихся.

Создан Департамент Сельского Хозяйства и его глава включен в кабинет министров.

Ежегодно население получает бесплатно семян на сумму 150 000 дол.

Во многих штатах преследуется законом занесение в черный список бедных людей, которых уволили с работы или которые не в состоянии уплатить свои долги; также судебно наказуемо посылать почтой письма с угрозой предъявить должнику иск или воздействовать на него любым другим путем.

Для того, чтобы защитить неосторожных и излишне доверчивых, запрещено использовать почту теми, кто с ее помощью занимается обманом или лотерейным мошенничеством.

Уменьшены почтовые сборы, что повлекло потерю государством 8 000 000 долларов ежегодно при пересылке почты, однако при этом люди в стране получают газеты по почте бесплатно, а самые лучшие журналы и периодика были достаточно удешевлены в цене, чтобы сделать их доступными бедным.

Полисы страхования жизни и доля участия в жилищно-строительной кооперации уже не подлежат конфискации за неуплату страховых взносов или плату после установленного срока.

Банки, государственный или федеральный, подлежат общественному надзору, а их счета – общественному контролю.

Нанятым на работу государством предоставляется отпуск с оплатой на тридцать дней в одних случаях, пятнадцать дней – в других случаях, и дополнительно тридцать дней в случае болезни работающего или кого-то из его семьи.

Законом запрещены торговля чернорабочими, ввоз людей для работы по контракту, использование труда осужденных в Соединенных Штатах, дальнейшая иммиграция из Китая, импорт товаров, сделанных заключенными, и система подневольного труда.

Созданы арбитражные суды, государственный и федеральный, для решения трудовых споров.

Нанятым в государственном секторе оплачивают государственные праздники – Первое января, 22 февраля, День памяти погибших в войнах, 4 июля, День труда, День благодарения и 25 декабря.

Земельные участки даны желающим поехать и поселиться на них; также другие земли были даны желающим насадить и выращивать на них деревья.

Принят закон о тайном голосовании и другие законы с целью защитить права людей голосовать без принуждения и боязни.

Освобождено четыре миллиона рабов, отчего разорились сотни тысяч собственников имущества.

За счет государства устроены общественные библиотеки.

Увеличено количество государственных больниц для ухода за больными и бедными.

Сто сорок миллионов долларов выплачивается ежегодно из государственной казны для ветеранов войн, их вдов и сирот.

Построены последние, но имеющие большое значение, государственные школы, так что сегодня годовой расход на одно лишь обучение в них превышает 160 000 000 дол., тогда как расходы на строения, ссудные проценты и другие издержки, вероятно, увеличат сумму на 40 000 000 дол. или больше.

Конгрессом и законодательными органами разных штатов принято бесчисленное количество других законов меньшей важности, обращенных в том же направлении, что и предыдущие, и распространяющихся на мельчайшие подробности в отношениях между нанимателями труда (корпорациями, компаниями или частными лицами) и работающими по найму.

Все эти законы были приняты и благодеяния предоставлены одинаково богатыми и бедными. Действительно, история этой страны за последнюю четверть столетия показывает, что мужчины и женщины всех классов максимально использовали свою изобретательность, чтобы придумать законы для пользы, просвещения и возвышения масс людей, и это зашло так далеко, что многие проницательные люди опасаются, что если сохранится нынешний ход событий, это закончится государственным социализмом. Никто не сомневается в том, что тенденция общественного мнения в среде народа многие годы сохраняется именно в таком направлении".

Итак, если законодательством было сделано все возможное, а беспокойство по-прежнему растет, пожалуй безнадежно искать какое-нибудь средство в этом направлении. Очевидно м-р Томас также пришел к заключению, что конфликт неизбежен.

Обратите внимание на слова, какими столь способный и благородный человек, как Вендел Филипс, высказал свое мнение

"Ни одна реформа, моральная или интеллектуальная, никогда не исходила от высшего класса общества. Все они и каждая в отдельности исходили из протеста мучеников и жертв. Освобождение рабочего народа должно быть достигнуто самим рабочим народом".

Все верно; все разумно; но и м-р Филипс не дал никакого практического совета, как рабочий народ должен освободить себя от неминуемого последствия самолюбивых принципов Закона Спроса и Предложения (поддерживаемого умственными и физическими неравенствами), столь же неумолимого, как закон гравитации. Он не знал, что порекомендовать. Революция, как всем известно, может принести определенные и временные изменения, полезные или совсем наоборот, но что сделает революция против всемирных условий и конкуренции? С тем же успехом мы можем восстать против океанического прилива и попытаться сгрести его обратно метлами или собрать остаток в бочки.

Предвидения Мекоули

Парижская "Figaro" цитирует следующие выдержки из письма, написанного в 1857 году м-ром Мекоули, великим английским историком, своему другу в Соединенных Штатах:

"Ясно, как день, что ваше правительство никогда не сможет удержать под контролем страдающее и разгневанное большинство, потому что в вашей стране правительство находится в руках масс, а богатые, которые в меньшинстве, полностью от них зависят. Однажды в штате Нью-Йорк наступит день, когда между завтраком и предвкушаемым обедом толпа изберет ваших законодателей. Разве можно иметь какие-то сомнения насчет того, какими будут избранные законодатели?

Вы будете обязаны выполнять то, что сделает процветание невозможным. Затем какой-то Цезарь или Наполеон возьмет бразды правления в свои руки. Ваша Республика будет разграблена и разорена в двадцатом веке так, как это сделали варвары с Римской империей в пятом столетии, с той лишь разницей, что опустошители Римской империи, гунны и вандалы, прибыли извне, а ваши варвары будут уроженцами вашей собственной страны и порождением ваших собственных институций".

Этому человеку, столь осведомленному о человеческой природе (богатых и бедных), не пришло на мысль предположить, что богатые могли бы неэгоистично поддержать дело большинства и молча согласиться на введение столь широкомасштабных и великодушных законов, которые бы постепенно подняли массы к правоспособности и сделали невозможным кому бы то ни было собрать больше, чем полмиллиона долларов богатства. Нет, м-р Мекоули знал, что подобное предложение недостойно рассмотрения. Отсюда его предсказание, которое совпадает с Божьим свидетельством относительно последствий самолюбия, великого времени скорби.

Более того, с тех пор, как он писал это, соотечественники м-ра Мекоули (британская общественность) потребовали право избирать и добились своего требования. Того же потребовали бельгийцы и немцы, и это им было предоставлено. Того же потребовали и силой добились французы. Того же потребовали в Австро-Венгрии, и так вскоре поступят итальянцы. Так что катастрофа, столь уверенно предсказанная Соединенным Штатам, нависает также над всем "Христианством". Мекоули не видел никакой надежды и ему нечего было предложить, за исключением того, что предлагали другие, а именно: чтобы богатые и влиятельные силой взяли руководство и как можно дольше сидели на предохранительном клапане – пока не случится взрыв.

Упования м-ра Шанси М. Дипю

Среди мыслителей нынешнего мира, обладающих талантом и широтой мышления, находится также уваж. Шанси М. Дипю, доктор правоведения. Будучи умным человеком, он часто дает хороший совет, и мы рады иметь его видение нынешней ситуации. Обращаясь к выпускникам Чикагского университета и остальным, он, выступая на его Десятом Созыве, сказал между прочим:

"Образование не только предоставило возможность для удивительного роста нашей страны и прекрасный шанс, позволяющий обрести занятие и богатство, но оно подняло наш народ из методов и привычек прошлого, и мы больше не можем жить так, как жили наши отцы.

Начальная и высшая школа, с ее передовыми возможностями, продвинула нас настолько, что жизненные тонкости воспитали более широко мыслящих и более интеллигентных мужчин, а также более ярких, более красивых и более великодушных женщин. Она поднимает их выше уровня европейских крестьян. В то время как образование и свобода превратили американцев в народ-феномен, они также, в определенной мере, подняли критерии жизни и ее требования в более старых державах Европы. Индийский рабочий способен жить в одной комнате под крышей из пальмовых листьев в одежде из набедренной повязки и с миской риса для пропитания. А вот американский механик желает для себя дом с несколькими комнатами. Он научился, и его дети научились, ценить произведения искусства. Все они познакомились с лучшей едой, лучшей одеждой и лучшей жизнью, смысл которой не в роскоши, а в удобствах, и которая формирует и обязана формировать граждан нашей Республики.

Властные люди большой предусмотрительности и отваги ухватились за имеющуюся в Америке возможность скопить огромные богатства. Массы, которые не были в одинаковой степени удачливы, смотрят на них и говорят: "У нас нет равной доли в этих возможностях". Здесь не место, да и у меня нет временя даже делать намек на разрешение этих трудностей или распутывание этих проблем. Ни один человек при здравом рассудке не сомневается, что между нами имеется гений, способный решить их, если потребуется, с помощью законодательства или каким-то другим способом. Для нашего времени нам требуется больше образованности, больше студентов колледжей и больше перспектив для колледжей. Каждый молодой человек, который выходит в свет, следуя этим принципам, выходит как миссионер света и знания. Обосновавшись в конкретном окружении, он будет отстаивать интеллигентный, всеобъемлющий и патриотический подход к ситуации в стране и своем окружении. Выпускники четырехсот университетов страны являются лейтенантами, капитанами, полковниками, бригадными генералами и генерал-майорами той армии американского прогресса, к которой мы все принадлежим.

Мир, в который входит сегодня наш молодой человек, весьма непохож на тот, о котором имели понятие его отец или дед или предки столетней давности. Пятьдесят лет тому назад он закончил бы колледж определенного вероисповедания и посещал бы церковь своих родителей и своего круга. Пятьдесят лет тому назад он вступил бы в партию, к которой принадлежал его отец. От сельского пастора он принял бы его религиозное учение, и от национальной платформы партии своего отца – его политические принципы. Заканчивая же ныне колледж, религиозная направленность которого с трудом прослеживается, он обнаруживает, что члены его семьи разошлись по разным церквям и исповедуют различные вероучения, и он должен выбрать для себя церковь, в которой он найдет для себя дом, и учение, на котором он будет основывать свою веру. Он обнаруживает, что партийные узы ослаблены ложными учителями или некомпетентными лицами, а также неспособностью партийных организаций удовлетворить актуальные нужды страны и требования невиданных преобразований этих времен. Те, кому положено быть его наставниками, говорят: "Сын, решай, что лучше для тебя и для твоей страны". Вот так, уже в самом начале, ему необходимо обзавестись тем, в чем его отец не нуждался ни для его обязанностей как гражданина, ни для основ его веры и принципов. Он отправляется в путь в конце этого удивительного девятнадцатого столетия, чтобы узнать из кафедр, подмостей и прессы, а также понять из собственных наблюдений о существовании революционных условий в политическом, финансовом и промышленном мире, угрожающих стабильности государства, позиции церкви, основам общества и безопасности имущества. И хотя заповедь и пророчество говорят о бедствии, он не должен отчаиваться. Каждый молодой человек должен быть оптимистом. Каждый молодой человек должен верить, что завтра будет лучше, чем сегодня, и смотреть вперед с непоколебимой верой в завтрашний день, целиком исполняя свой долг сегодня.

Мы все осознаем трудность проблем и остроту ситуации. Но ведь именно образованию положено решать проблемы и совладать с критическими состояниями. Наше время – парадокс цивилизации. До сих пор наш путь был делом снисходительного толкования и спокойного плавания под парусами книг прошлого. Однако от двадцатого века нас отделяет пять лет, и мы сталкиваемся с условиями, почти напоминающими новеллу – словно огромный катаклизм швырнул нас сквозь пространство, и мы обнаружили, что сидим возле одного из марсианских каналов.

Пар и электричество привели к тому, что столетия христианской эры (вплоть до нынешнего) сделались без значения. Они положили начало совместному производству и совместным рынкам, чем нарушили все расчеты и все принципы деятельности прошлого. С помощью быстрой связи они объединили мир и тем самым сломали ограничения, прежде контролируемые временем и расстоянием или закрепленные законодательством. Цены хлопка на Ганге или Амазонке, цены пшеницы на плато Гималаев, в дельте Нила или в Аргентине на это утро, со всеми факторами денежного обращения, климата или заработной платы, контролирующими стоимость их производства, молниеносно находят свое отображение в полдень в Ливерпуле, Новом Орлеане, Севанне, Мобил, в Чикаго и Нью-Йорке. Они вызывают нервную дрожь или озноб на плантациях Юга и на фермах Запада. Фермеры Европы и Америки справедливо сетуют на свои условия. Сельское население устремляется в города, до невозможности увеличивая трудности муниципальных властей. Капиталисты стремятся создавать объединения, которые бы удерживались как по течению, так и против него, а рабочие организации стремятся, с ограниченным успехом, к созданию ситуации, которая, на их взгляд, будет для них наилучшей. Гигантский прогресс последних пятидесяти лет; революции, сделанные паром, электричеством и изобретениями; соотношение сил, действующих на одной стороне земного шара и приносящих мгновенные результаты на другой, настолько изменили отношения людей и отраслей промышленности, что мир еще к этому не приспособился. Настоящее и будущее должны основываться на образовании – чтобы высший разум мог навести порядок среди хаоса, созданного в девятнадцатом веке землетрясением сил и возможностей.

Кризисы в мире были всегда. Они являлись усилиями и стремлениями человечества к чему-то лучшему и более возвышенному, и в конечном счете завершались каким-нибудь грандиозным движением за свободу. Эти революции сопровождались неописуемыми страданиями, убийством миллионов и разорением провинций и царств. Крестовые походы подняли Европу из рабства феодализма; французская революция разорвала оковы кастовости. Наполеон был вождем и достойным восхищения (хотя и самолюбивым) инициатором всеобщего избирательного права и парламентского правительства. Стремлением всех столетий была свобода и еще раз свобода. Существовала надежда, что когда будет добыта свобода, наступит всеобщее счастье и мир. Англоязычные народы добились свободы в самом широком и самом полном смысле: свободы, при которой люди сами себе правители, законодатели и господа. Парадокс всего этого в том, что вместе с свободой, которую мы все считаем нашим наибольшим благословением, пришло недовольство, какого мир никогда не знал. Социалистическое движение в Германии выросло из ста тысяч голосов десять лет тому назад до нескольких миллионов в 1894 году. Республиканские элементы во Франции становятся с каждым месяцем все более радикальными и угрожающими. Аграрные и трудовые неурядицы в Великобритании превышают возможности ее государственных мужей преодолеть их, разве что временно откладывая их день за днем. В Чикаго случился анархистский бунт, и лишь самоотверженный героизм небольшого корпуса полицейских спас огромный город от ужаса мародерства и грабежа. Один человек самостоятельно создал за несколько месяцев настолько мощную организацию рабочих и служащих железной дороги, что по его приказу двадцать миллионов людей были остановлены в своей деятельности и своем передвижении, а все элементы, задействованные для обеспечения населения, временно приостановлены. Восстание было столь мощным, что два губернатора подали в отставку, а мэр нашей западной метрополии принимал распоряжения от главаря мятежа. Неисчислимые промышленные и коммерческие потери удалось предотвратить исключительно сильной рукой федерального правительства.

Другим парадоксом нашей четверти столетия является то, что сегодня каждый ремесленник, механик и трудящийся каждой отрасли получает, при меньшем количестве рабочих часов, на двадцать пять, а во многих случаях на пятьдесят процентов больше, чем получал тридцать лет тому назад. И хотя, таким образом, он получает на треть больше, чем тридцать лет тому назад, за его доллар можно купить вдвое больше одежды и пищи, нежели это можно было сделать тридцать лет тому. Кто-то подумает, что трудящийся должен быть чрезвычайно счастлив, сравнивая прошлое с настоящим, и что кроме жизненно необходимого ему следовало бы положить в сберегательный банк сумму, которая быстро сделает его капиталистом. Однако он чувствует недовольство, которого не знал его отец тридцать лет тому назад, имеющий треть зарплаты и возможность купить за свой доллар наполовину меньше. И все это пришло с образованием!

[М-р Дипю не обращает никакого внимания на факт, что тридцать лет тому назад работы было в избытке. Предложение человеческого умения и мускул было значительно меньше потребности, людей вынуждали работать на железной дороге, а также на заводах и фабриках, "в две смены"; иммигранты прибывали миллионами и также быстро находили работу. Сегодня предложение труда в каждом направлении значительно превышает потребность, вытесняясь техникой. Хотя заработки сегодня неплохие, люди, массы, не могут добиться постоянного спроса и занятости для своих профессий, отчего заработки неизбежно падают.]

Мы ведем бой не только сегодняшнего дня, но и всех времен; мы развиваем эту страну не только для себя, но и для потомков. Мы одолели рабство, мы искоренили полигамию, и нашим единственным оставшимся врагом является невежество.

[Но если частичная ликвидация невежества посредством образования принесла всякое недовольство и невзгоды, которых не счесть, тогда сколько анархии и какой ужасной скорби будет стоить полная образованность! М-р Дипю заявляет, что здесь он не обсуждает средство от всех этих невзгод и недовольства, и был бы, несомненно, рад сделать это, если бы знал какое-нибудь средство. Здесь он заявляет, что это будет излечено "так или иначе". Это – молчаливое признание, что ему неизвестно никакое конкретное средство, которое он мог бы посоветовать.]

Недовольные люди сами являются правителями и властителями и сами обязаны решать свои проблемы. Они могут избирать свои собственные Конгрессы и своих президентов. Но они не могут восстать против себя и не могут перерезать себе горло. Рано или поздно, так или иначе, они все-таки решат свои проблемы, но это будет при помощи и посредством закона. Это произойдет разрушительным или созидательным образом.

Вопрос вполне естественный: "Откуда это недовольство при всем процветании и прогрессе в мире?" Быстродействие изобретательства и возможностей, предоставленных электричеством и паром, уничтожило за последние двадцать пять лет шестьдесят процентов мирового капитала и лишило занятости сорок процентов труда. Тройное увеличение мощности машин, изобретение нового двигателя, двойное увеличение возможностей путем нового применения техники делает непригодным все старое. И даже больше: это вынуждает квалифицированного ремесленника, в результате потери орудия труда, которым он зарабатывал себе на жизнь и которое больше не годится для какого бы то ни было пользования, отойти обратно к огромной массе простых рабочих. Одновременно те же силы, которые вот так разрушили большинство ценностей и выставили за ворота стольких людей, создали новые условия, которые неисчислимо умножили богатство мира и шансы его жителей на средства к существованию, уют и счастье. Но для того, чтобы воспользоваться его шансами, его удобствами и его счастьем, становится обязательным лучшее образование".

Вполне очевидно, что м-р Дипю хорошо информирован в вопросах труда и что он изучил условия, приведшие к состоянию, с которым ныне сталкивается мир. Но что за средство он предлагает? Возможно, только вежливость и чувство приличия заставили этого джентльмена в его обращении к выпускникам колледжа выдвинуть предположение, что невежество – это "враг", вызывающий нынешние беды и угрожающий будущему. Но м-ру Дипю, как никому другому, должно быть известно, что образование не может быть таким средством. Очень немногие нынешние миллионеры получили университетское образование. Корнелиус Вандербильт был неграмотным человеком, был перевозчиком, острое чутье бизнеса которого привело его к богатству. Он предвидел рост путешествий и сделал инвестиции в пароходы и железные дороги. Необыкновенный человек, Джон Джейкоб Астор, был неграмотным, был торговцем пушниной и кожей. Предвидя рост Нью-Йорк Сити, он вложил деньги в его недвижимость и тем самым положил начало состоянию нынешнего рода Асторов.

Следующий перечень американских миллионеров, передавших миллион или больше долларов колледжам, обошел прессу вместе с пояснением, что ни один из этих состоятельных и умных людей никогда не получал университетского образования:

"Стефан Жирард, для Жирард Колледж, 8 000 000 дол.; Джон Д. Рокфеллер, для Университета в Чикаго, 7 000 000 дол.; Джордж Пибоди, для разных фондов, 6 000 000 дол.; Лейленд Стенфорд, для Университета Стенфорд, 5 000 000 дол.; Эйзе Паркер, для Университета Легай, 3 500 000 дол.; Поль Тюлейн, для Университета Тюлейн, Новый Орлеан, 2 500 000 дол.; Айзиек Рич, для Университета в Бостон, 2 000 000 дол.; Джоунес Дж. Кларк, для Университета Кларка, Уочестер, Масс., 2 000 000 дол.; Вандербильты, для Университета Вандербильт, по крайней мере 1 775 000 дол.; Джеймс Лик, для Университета Калифорнии, 1 600 000 дол.; Джон К. Грин, для Принстон, 1 500 000 дол.; Вильям С. Де Пайв, для Осбюри, сегодня Университет Де Пайв, 1 500 000 дол.; А.Дж. Дрексел, для Промышленной Школы Дрексела, 1 500 000 дол.; Леонард Кейз, для Школы Прикладных Наук в Кливленд, 1 500 000 дол.; Питер Купер, для Общества Купера, 1 200 000 дол.; Эзра Корнелл и Генри В. Сейдж, для Университета Корнелл, каждый по 1 000 000 дол.; Чарльз Пратт, для Института Пратта в Бруклине, 2 700 000 дол."

Словно в доказательство исключения из этого правила, м-р Сет Лоу, выпускник колледжа и президент, в одно время передал в дар Коламбия колледж миллион долларов для библиотеки.

Хотя образование в Колледже ценится высоко, оно никоим образом не является средством для нынешних условий. Действительно, если б каждый человек в Европе и Америке был сегодня выпускником колледжа, нынешние условия были бы еще хуже, а не лучше. М-р Дипю признает это в вышеприведенной цитате, когда он говорит, что механик "чувствует недовольство, которого не знал его отец тридцать лет тому назад, имея треть зарплаты и возможность купить за свой доллар наполовину меньше. И все это пришло с образованием". Да, действительно, чем больше общее образование, тем больше общее недовольство. Образование – это прекрасно, и к нему следует всячески стремиться; но это не средство. Хотя это правда, что некоторые добродетельные и благородные люди были богатыми, но также правда, что некоторые из самых порочных людей были образованными, а некоторые из самых святых людей были "малограмотными", как, например, апостолы. Чем больше образован порочный человек, тем больше его недовольство и больше способность делать зло. Мир нуждается в новых сердцах: "Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня" (Пс. 50: 12). Вот так пророчески изложено то, в чем нуждается мир, и все ближе (и окончательно будут всеми распознаны) наглядные примеры того, что для счастья и мира необходимо значительно больше, нежели образование и интеллект. "Великое приобретение – быть благочестивым и довольным"; и если сперва положить это основание, то образование может гарантированно стать большим благословением. Самолюбивые сердца и мирской дух противоречат духу любви, и никакой компромисс здесь не поможет. Образование, "возросшее знание" масс ведет к общественному кризису и его окончательному результату – анархии.

Интервью епископа Вортингтона

Принимая участие в собрании протестантской епископальной церкви в Нью-Йорк Сити, епископ Вортингтон изложил свои взгляды на нынешнее общественное замешательство. Эти взгляды были тщательно собраны корреспондентом газеты и опубликованы на ее страницах 25 октября 1896 года. По словам репортера, он сказал:

"Проблема фермера, на мой взгляд, в том, что мы слишком далеко зашли с нашей системой свободного образования. Конечно, я знаю, что этот взгляд сочтут как некую ересь, тем не менее я по-прежнему так думаю. Дети фермера – большая часть из них, – которые не имеют абсолютно никакой возможности для роста, чувствуют вкус к образованию и стремятся к нему. Им никогда ничего не достигнуть – то есть многим из них, – отчего они расстаются с надеждой следовать тем жизненным путем, которым, по определению Бога, они должны следовать, и переселяются в города. Излишняя просвещенность тех, кто не годится к ее принятию, наполняет наши города, тогда как фермы бездействуют".

Епископ занимает точку зрения, противоположную той, которую защищал м-р Дипю. Он больше согласен с Генеральным Директором Департамента образования России, высказывание которого против предоставления образования более бедным классам нами уже упоминалось. Мы согласны с обоими относительно факта, что образование, как правило, поощряет честолюбие и бесконечное недовольство. Епископ, конечно же, согласится, что в этой земле свободы и образованности дела зашли слишком далеко, чтобы понадеяться подавить растущее недовольство, потушив светильник знаний. Хорошо или плохо, но образование и недовольство уже здесь и не могут быть и не будут проигнорированы.

Ответ уваж. У.Дж. Браяна

Что касается справедливости утверждения епископа, мы дадим ответить на это м-ру У.Дж. Браяну, цитируя его ответ, опубликованный в прессе:

"Вести речь об излишнем образовании детей фермера и приписывать ему окружающие нас сегодня трудности, это, на мой взгляд, одно из самых жестоких изречений, когда-либо высказанных человеком. Что за бессмыслица говорить, что дети фермера, которые не способны стать в жизни на ноги, почувствовав вкус к образованию, настолько увлекаются им, что упорно стремятся к нему и, потеряв интерес к ферме, перебираются в города?! Что за бессмыслица говорить, будто среди детей наших фермеров слишком много образованности?! Друзья, да вам известно, что означает такое высказывание? Оно подразумевает обратный ход цивилизации и движение назад к средневековью.

Как вы можете сказать, который из сынов фермера собирается стать великим человеком, пока вы не дадите всем им образования? А может собрать комиссию, чтобы ходить кругом и выбирать тех, кому следует учиться?

Нет, друзья, есть другая причина, почему люди пришли в город и оставили фермы. Дело в том, что ваше законодательство лишило должников права выкупа залога на фермы и фермеров. Дело в том, что ваше законодательство делает для фермера его жизнь все более невыносимой; что классы, не занятые производством, издают законы и делают более выгодным спекуляцию фермерскими продуктами, нежели их производство.

Что за бессмыслица возлагать вину за нынешние условия на фермера?! Что за бессмыслица предлагать в виде средства закрытие школ, чтобы люди не разочаровывались?! Да недовольство, друзья, будет длиться столько, сколько существуют причины для недовольства. Вместо того, чтобы пытаться помешать людям осознать их условия, почему бы этим критикам не улучшить положение фермеров этой страны?"

Английский журнал "The Rock" пытался что-то уяснить, но так и не нашел ответа. Цитируем:
"По всему миру кипящие волнения, противоречивые интересы и встречные течения удерживают цивилизованное человечество в постоянном состоянии возбуждения. Нервное и умственное напряжение нарастает буквально с недели на неделю; через короткие промежутки времени определенные ошеломляющие события потрясают политическим и торговым миром с силой землетрясения, и люди осознают, что под поверхностью общества прячутся накопившиеся элементы катастрофы. Политики, стремясь изменить давление этих сил, искренне признают, что они не могут полностью их контролировать или предвидеть их последствия.

В путанице бесконечных теорий, предложений, экспериментов и пророчеств великие мыслители соглашаются по двум пунктам. С одной стороны они наблюдают грядущую большую катастрофу, которая заставит содрогнуться весь мир и сокрушит нынешнее строение политической и общественной жизни, отчего разрушительные силы истощат себя раньше, нежели созидательные смогут реконструировать общественный строй на более прочном основании. С другой стороны они единодушны в том, что еще никогда народы так не стремились к миру и не понимали столь откровенно своей обязанности и своих привилегий совершенствовать единство и братское согласие, как в данный момент".

И так происходит по всему цивилизованному миру. Все умные люди более менее ясно понимают дилемму, и только некоторым есть что предложить в виде средства. Но не всем: некоторые люди, имеющие добрые намерения, полагают, что они могут решить проблему, но так происходит лишь оттого, что они не способны оценить ситуацию, которая отчетливо очерчивается перед глазами их разума. О них будет сказано в следующей главе.

Высказывание м-ра Беллами о ситуации

Нижеприведенное взято из обращения м-ра Эдварда Беллами в Бостоне, и наверное будет интересно для чтения. Он сказал:

"Если вы попытаетесь сформулировать четкую концепцию экономического безрассудства системы конкуренции в промышленности, то обратите внимание исключительно на факт, что ее единственным методом улучшения качества или уменьшения цен на товары является производство их в избытке. Другими словами, дешевизна при конкуренции может быть результатом только удвоения и напрасной траты усилий. Однако вещи, изготавливаемые путем траты усилий, в действительности являются дорого стоящими, как бы их при этом ни именовали. Таким образом, товары, производимые при конкуренции, становятся дешевыми только путем удорожания. Вот reductio ad absurdum этой системы. Нередко находит подтверждение факт, что товары, за которые мы платим меньше всего, в конечном итоге оказываются самыми дорогими для народа, который обязан этим расточительной конкуренции, не допускающей повышения цен. Всякое расточительство должно в конце концов означать потери, отчего приблизительно раз в семь лет страна обязана попадать в банкротство как результат системы, которая вынуждает трех человек бороться за работу, которую мог бы сделать один человек.

Говорить о моральных пороках конкуренции означает заняться темой, слишком обширной на данный момент, и я лишь обращаю на это внимание, переходя к одной из особенностей нашей нынешней промышленной системы, о которой трудно сказать, что именно в ней преобладает – бесчеловечность или экономическое безрассудство, и ссылаюсь на то, каким нелепым образом распределено бремя труда. Промышленные отряды вербовщиков не брезгуют ни старым, ни малым, забирают жен и матерей из семьи, а стариков лишают места у очага, хотя в то же самое время сотни тысяч сильных мужчин наполняют землю громкими требованиями дать им возможность работать. Женщин и детей передают надсмотрщикам, тогда как мужчины не могут найти чем заняться. Для отцов нет работы, зато ее хватает для детей.

В чем, следовательно, секрет этой тревоги по поводу скорой гибели системы, при которой ничего нельзя сделать как следует, не выполнив этого дважды; которая не способна делать бизнес, не переусердствовав при этом; которая ничего не может произвести без перепроизводства; которая не может найти на этих землях, преисполненных потребностями, занятие для сильных и энергичных рук и которая, наконец, делает успехи исключительно за счет полного развала каждые несколько лет, после которых следует затяжное оздоровление.

Когда народ оплакивает своего плохого короля, следует полагать, что наследник престола еще хуже. Вот, пожалуй, каково объяснение нынешней обеспокоенности крушением системы конкуренции. Дело в том, что существует опасение попасть из плохого в еще худшее, когда мизинец объединения будет сильнее мышцы конкуренции; что прошлая система наказывала людей плетью, а тресты будут наказывать их скорпионами. Эта новая и непривычная опасность вынуждает пугливых (словно детей Израиля в пустыне) вздыхать даже за железной палкой фараона. Но посмотрим, нет ли и здесь обетованной земли, вид которой ободрил бы ослабевшие сердца.

Вначале спросим, возможно ли возвращение к старому порядку вещей, к системе свободной конкуренции? Краткое рассмотрение причин, приведших к нынешнему всемирному движению по замене объединений в бизнесе на конкуренцию, непременно убедит каждого, что из всех революций, для этой наиболее маловероятно вернуть прошлое. Она является результатом роста эффективности накоплений капитала, основывающихся на изобретениях, сделанных прошлым и нынешним поколениями. В прежние эпохи размеры и сфера деловых предпринимательств подлежали естественным ограничениям. Существовали пределы объема капитала, который мог быть использован для выгоды под одним руководством. Сегодня не существует никаких ограничений, разве что пределы Земли, для рамок какого бы то ни было делового предприятия; и не только не ограничивается объем капитала, который может быть использован одним концерном, но и прибыльность и гарантии коммерческого предприятия по сравнению с вложенным в него капиталом. Экономические методы управления, как результат укрупнения производства, а также контролирование рынка вследствие монополии на основные товары потребления – вот дополнительные веские экономические доводы в пользу появления Трестов. Тем не менее не следует полагать, что объединенческий принцип распространился только на те коммерческие образования, которые именуют себя Трестами. Это было бы большой недооценкой происходящего. Существует много форм объединений менее закрытых, чем Тресты, и сравнительно мало коммерческой деятельности осуществляется сегодня без некоторого понимания необходимости объединяться со своими прежними конкурентами – объединенческий процесс ведет к постоянному сближению.

Со времени, когда начали господствовать эти новые условия, малый бизнес исчезает перед большим. Этот процесс не был столь стремительным, как полагают те, чье внимание было привлечено к этому только недавно. На протяжении последних двадцати лет большие корпорации вели войну на уничтожение против массы небольших промышленных предприятий, которые являются кровяными тельцами системы свободной конкуренции и с сокращением числа которых она умирает. В то время, как экономисты с умным видом дебатировали над тем, можем ли мы обойтись без принципа личной инициативы в бизнесе, этот принцип исчез и сегодня уже принадлежит истории. За исключением нескольких укромных уголков мирового бизнеса, сегодня нет никакой перспективы для личной инициативы в бизнесе, разве что она будет поддержана большим капиталом; а размеры требуемого капитала быстро растут. Одновременно тот же рост эффективности накопленного капитала, который уничтожил малый бизнес, вынудил гигантов, которые его уничтожили, к необходимости договариваться друг с другом. Как в фантастической повести Бульвера Луттона о грядущем поколении, народ с Орил-Я был вынужден отказаться от войны, потому что его оружие сделалось столь губительным, что грозило взаимным уничтожением, так и современный мир бизнеса обнаруживает, что рост размеров и власти объединений капитала требует приостановления взаимной конкуренции ради самосохранения.

Первая большая группа коммерческих предприятий, которая приняла принцип объединения вместо конкуренции, вынудила каждую иную группу рано или поздно сделать то же самое или погибнуть. Как корпорация сильнее отдельного лица, так и синдикат превосходит корпорацию. Действия правительств по предотвращению этой логической неизбежности экономической эволюции способны создать не более чем водовороты в течении, которое ничто не может остановить. С каждой неделей виден какой-то новый участок пространства, известный когда-то как большое открытое море конкуренции, в котором смельчаки от бизнеса по привычке пускались вплавь без маломальского капитала (помимо своей отваги) и возвращались домой при деньгах, – с каждой неделей видно, как все новые участки этого, в свое время открытого, моря огорожены, запружены и превращены в частный рыбный пруд синдиката. Поэтому сказать – при нынешнем взгляде на вещи, – что значительная консолидация разных групп производств в этой стране под началом нескольких десятков больших синдикатов будет, вероятно, завершена на протяжении пятнадцати лет (1889-1905 годы), означает осмелиться высказаться не столь уж опрометчиво.

Столь большая экономическая перемена, состоящая в том, чтобы изъять государственные отрасли промышленности из рук народа и сконцентрировать их под заведованием нескольких больших трестов, естественно не может не иметь значительного общественного отзыва. Именно этот отзыв и повлияет особым образом на тех, кого именуют средним классом. Это вопрос уже не только к бедным и малограмотным – что им делать со своим занятием, – но и к образованным и обеспеченным – где искать для себя бизнес и где делать свои капиталовложения. По мере того, как один за другим новые участки прежде свободного пространства конкуренции огораживаются новым синдикатом, эти трудности не могут не возрастать. Средний класс, класс предпринимателей, превращается в класс пролетариев.

Нетрудно предвидеть окончательный исход сосредоточения производства, если оно будет происходить по тем же принципам, какие обозначены сегодня. Окончательно, во времени не очень отдаленном, общество обязано разделиться на несколько сотен семей с громадным богатством с одной стороны и на класс свободных профессий, зависящий от их милости, однако лишенный равенства с ними и пониженный до состояния лакейства. Еще ниже находится огромная масса трудящихся мужчин и женщин, не имеющих абсолютно никакой надежды на улучшение условий, которые год за годом все безнадежнее нисходят к крепостничеству. Эта картина не из приятных, но я уверен, что она не является преувеличенным изложением социальных последствий системы синдикатов".

М-р Беллами предлагает национализм в виде лекарства от всех этих недугов. Мы рассмотрим это позже.

Взгляды уваж. д-ра Эдварда МакГлинна

Напомним, что несколько лет тому назад д-р МакГлинн вступил в конфликт со своими церковными настоятелями из Римо-Католической Церкви по причине отстаивания им Трудовой Реформы и, прежде всего, теорий Единого Налога. Даже помирившись с Церковью Рима, он остался приверженцем Единого Налога. Следующие выдержки, вышедшие из-под его пера, взяты из статьи в "Donahoe's Magazine" (Бостон, июль 1895 года). Ставя на обсуждение тему "Как избежать нагромождения богатств и повысить уровень трудового народа", он сказал:

"Поскольку мир сегодня ведет честный бизнес, для людей возможно создать честным путем богатства, которыми обладают Вандербильты или Асторы и которые исчисляются сотнями миллионов. Их богатство растет не потому, что эти люди являются непорядочными, а потому, что руководители людей не осведомлены или равнодушны к тому, чтобы следить за каналами, по которым богатство плывет от отдельных тружеников в общую казну. Виноват механизм распределения. Следовательно, когда труд сделал свое ежедневное вложение в удовлетворение мировых нужд, то при внимательном изучении этого процесса вложения (от момента, когда труженик берет исходный материал, который он должен превратить в богатство, до времени, когда законченный продукт передан в руки его пользователя) станет ясно, что создатели колоссальных богатств вошли, под прикрытием закона и обычаев, в обладание каждым важным элементом процесса, и превращают богатство, которое должно быть помещено в сокровищницу миллионов, в свое собственное".

Д-р МакГлинн утверждает, что в поисках причин больших богатств и низких заработков следует внимательно изучить три основные вещи: (1) землю и другие природные богатства, на которых человек осуществляет свою деятельность; (2) средства передвижения; и (3) деньги как средство, способствующее обмену продуктов. Станет ясно, говорит он, что люди были равнодушными к тем моментам, к которым были весьма внимательными те, кто делает деньги. Цитируем:

"С самого начала целью тех, кто делает деньги, было овладеть этими природными богатствами, монополизировать их под прикрытием закона и обычая и заставить всех людей, которые ими пользуются, платить авансом за такую привилегию. Немудреное дело сколотить стомиллионное состояние, если вы можете подвергать налогообложению два или три десятка лет миллионы тех, кто вынужден покупать хлеб и мясо, древесину и уголь, хлопок и шерсть, имеющие происхождение от земли. Именно так произошло в европейских странах, где, как в Великобритании и Ирландии, миллионы акров были захвачены несколькими людьми под прикрытием закона, и людей вынудили платить сперва за позволение получить эту землю, а затем за позволение продолжать на ней работать.

Буквально то же самое случилось косвенно в этой стране, когда миллионы акров были отданы под большие железные дороги, и капиталистам было позволено удерживать дополнительные миллионы посредством разных ухищрений. Все это крепко удерживалось до тех пор, пока волна иммиграции не подняла стоимость этой собственности до невиданных размеров, когда ее продавали по ценам, сделавшим миллионеров столь же обычным явлением в этой стране и в Европе, как рыцарей в Англии. Читатели газет хорошо знакомы с карьерой и методами угольных баронов Пенсильвании и других мест, которые под прикрытием закона завладели большими угольными районами и на протяжении сорока лет взимали дань одинаково с потребителей и шахтеров всевозможными способами, какие в состоянии придумать человеческая изобретательность, проигнорировавшая справедливость...

Как некоторые обрели контроль, почти абсолютный контроль, над природными богатствами, так и этим удалось обрести контроль над транспортными средствами страны. Что это означает, лучше всего уяснить из утверждения, что общество не делает никакого продвижения без соответствующего обмена товарами. Чтобы всесторонне двигать цивилизацию, люди должны иметь самые благоприятные условия для обмена того, что сделано их руками... Удобство перевозок, следовательно, является столь же жизненно необходимым для трудящегося, как удобство доступа к природным богатствам. И как все люди являются трудящимися в истинном смысле слова, так и те немногие, которые заняли ведущее место в обеспечении народа транспортом, сделались неимоверно богатыми за самое короткое время по той причине, что они облагают налогом каждое человеческое существо, оказавшееся в сфере их подчинения, более тщательно и полно, чем это делает правительство.

Вандербильты, говорят, обладают сегодня состоянием в треть миллиарда долларов. Как они его заполучили? Тяжелым трудом? Нет. Они воспользовались привилегиями, безрассудно предоставленными им безрассудным народом: правом контролировать проезд штатом Нью-Йорк; правом решать, какие цены за перевозку грузов и пассажиров должны платить жители населенных пунктов за пользование своими собственными дорогами; правом удерживать огромную собственность штата так, словно она создана их руками... Никому самолично и ни одной корпорации нельзя позволить собирать миллиарды с этой общественной собственности...

То же самое можно сказать о средстве обмена – деньгах. Мир, кажется, опять в полном недоумении относительно элементарных принципов этой проблемы. Только кредиторы имеют твердо установленные и выгодные принципы, позволяющие им налогооблагать каждое человеческое существо, пользующееся деньгами, за пользование и за позволение в дальнейшем пользоваться ими. Они устроились между людьми и средством обмена так же, как другие устроились между людьми и природными богатствами, между людьми и средствами перевозки товаров на рынок. Могут ли они накопить миллионы по-другому, чем это сделали Ротшильды, – миллионы, которые, опять же, должны оказаться по большей части в общественной казне?"

Д-р МакГлинн суммирует свои выводы следующим образом:
"Принцип организации хорош для поддержания цены на труд, для обеспечения разумного законодательства, для понуждения работодателей обеспечивать своих рабочих хорошим жилищем, а домовладельцев – хорошими помещениями для аренды и т.д. Однако корень всех наших трудностей, объяснение наших неравных общественных условий и причину наших огромных состояний и низких заработков следует искать в общем безразличии к трем основным нуждам общественной и цивилизованной жизни. Перед тем, как мы сможем постоянно поднимать заработки и делать богатства Вандербильта и Карнеги столь же нереальными, как они являются излишними, мы должны научиться держать природные богатства, предметы обмена и средство обмена свободными от налогообложения спекулянтом, от его вмешательства и его тирании".

Лечащим средством д-ра МакГлинна является "Единый Налог", который мы рассмотрим в следующей главе. Здесь же стоит только обратить внимание на факт, что Асторы и Вандербильты добыли свое богатство под теми же законами, которые контролируют их сограждан и которые до сих пор считались самыми справедливыми и беспристрастными законами, когда-либо известными миру. Следует также заметить, что миллионы Вандербильтов были получены в связи с предоставлением обществу больших услуг и с большой для него пользой, хотя вдохновляющим началом было самолюбие, а не заинтересованность в общественном благополучии. Обратите внимание на важную вещь: наука и изобретения совершили полную революцию в общественном равновесии, при которой мозг и мускулы почти уравновешиваются наличием земли, техники и богатства. Необходим новый свод законов, должным образом урегулированный и отвечающий новым условиям. Но здесь имеется трудность: удовлетворительное урегулирование невозможно, так как ни одна из заинтересованных сторон – Капитал и Труд – не сможет трезво, сдержанно взглянуть на ситуацию. В самом деле, можно сказать, что ни одна из них не способна видеть ситуацию правдиво, потому что обе руководствуются самолюбием, которое, как правило, довольно неразборчиво к равенству, пока не увидит его вынужденным образом. Новые условия требуют реорганизации усилий на основании любви; а поскольку этим качеством обладает только незначительное меньшинство обеих сторон конфликта, поэтому придет скорбь, которая не только сокрушит нынешний общественный строй, основывающийся на самолюбии, но и путем опыта приготовит все классы к тому, чтобы оценить новый общественный строй, "новые небеса и новую землю", которые должны быть установлены под властью Мессии.

Взгляды профессора У. Грахама

Другой автор, проф. У. Грахам, обсудил в "The Nineteenth Century" (февраль 1895 года) данный общественный вопрос с точки зрения, известной в Англии как "Коллективизм", то есть учения, что люди, как одно целое, должны перенять в собственность или взять под контроль материалы и средства производства: в противовес индивидуализму. Проф. Грахам делает заключение, что, поскольку вряд ли можно ожидать изменения человеческих сердец, этот метод можно внедрить лишь в определенной степени и после долгого времени. Он сказал:

"Это, по меньшей мере, неосуществимо, разве что человеческая природа в ее основополагающей сути и стремлениях (то ли извечно наследственных, то ли глубоко укоренившихся в результате тысячелетий медленной общественной эволюции, стремящейся их усилить) в одночасье изменится у большинства людей каким-то общим чудесным образом. Затем, я считаю, что если вообще попытаться внедрить в этой стране в полной мере что-то наподобие Коллективизма (даже предполагаемым большинством в каком-то "Сумасбродном" Парламенте, представляющем при этом большинство голосов), ему будет силой противостоять меньшинство, которое, при самых смелых предположениях, никогда не может быть малочисленным. Ему будут противиться еще и потому, что он обязательно повлечет конфискацию, а также революцию – политическую, экономическую и общественную. Если бы, в конце концов (при необычайном стечении обстоятельств), он все-таки был установлен на короткое время, как это предположительно может случиться в такой стране, как Франция, имеющей для этого большие предпосылки, а также некоторое коллективистское прошлое, он, вероятно, не продержался бы долго. Его даже нельзя применить на практике, разве что на словах, вследствие присущей ему непрактичности. Однако до тех пор, пока он все-таки существует, даже частично или на словах, он способен принести (после первоначального огромного общего разделения) последствия, от которых вскоре распространятся, кроме повсеместного общественного хаоса, пороки, включая бедность всех классов и нищету побольше нынешней".

Профессор продолжил доказательство правильности своих взглядов и затем переспросил, способен ли Коллективизм действовать удовлетворительным образом даже в случае, если его удастся как-то внедрить и привести в движение? Ответ его отрицательный. Он говорит:

"Везде наступит бездействие – среди изобретателей, организаторов, мастеров и даже среди передового класса рабочих, – если они не будут иметь стимула в виде дополнительного вознаграждения с целью задействовать их предельные и наилучшие усилия. Одним словом, если исключить или существенно уменьшить нынешние огромные и далеко идущие поощрения частной инициативы, то неминуемым результатом будет значительное количественное уменьшение производства и ухудшение качества. Следовало бы предоставлять по крайней мере "вознаграждение за труд", и до тех пор, пока люди остаются такими, какими они есть, и, вероятно, еще долго будут оставаться такими, оно должно быть щедрым – то есть следовало бы, в случае более квалифицированных рабочих, отказаться от равного вознаграждения. Иначе наступит нищета, в которой все будут иметь одинаковый удел, и простым рабочим придется противопоставить своей бедности только примитивное удовлетворение, что в нее вовлечены некогда богатые классы, чтобы иметь с ними в этом удел".

Чтобы предотвратить закат цивилизации и возвращение к варварству, продолжал профессор, вскоре потребуется заново ввести неравенство в заработной плате и частном предпринимательстве. Постепенно придется позволить конкуренцию, частные ссуды, биржи, проценты, и в конце окажется, что новая система очень мало отличается от нынешнего устройства. В завершение он сказал:

"Вещи будут все больше, больше и больше видоизменяться в былом направлении, пока, наконец, не придет неминуемая контрреволюция, возможно, без какой-либо новой гражданской войны, к которой правящий класс уже не будет относиться с энтузиазмом перед лицом потери своих сторонников и их слабеющего фанатизма. Произойдет грандиозное восстановление, но не династии, а Общественной Системы – старой системы, основывающейся на частной собственности и договорных отношениях, которая возникла (в результате медленной эволюции при каждой цивилизации) в виде системы, наиболее подходящей для человеческой природы в процессе становления, и которая по-прежнему более подходящая и более необходимая в условиях (физических и общественных) нашей сложной современной цивилизации".

Мы верим, что Коллективизм уже многое сделал для масс, как, например, в системе общественных школ Соединенных Штатов, в почтовой системе цивилизованного мира, в муниципальной собственности на систему водоснабжения и т.д., и что в этих направлениях можно сделать значительно больше. Однако все здравомыслящие люди должны принять аргумент, что, если повредить сухожилия эгоизма, которые сегодня движут миром, тем самым поставив всех людей на одном и том же уровне, их место должна занять новая движущая сила (Любовь), в противном случае мировой бизнес внезапно окажется в застое: праздность займет место трудолюбия, а бедность и нужда вытеснят уют и обилие.

Но мы показываем эти трудности не потому, что хотим отстаивать свою собственную теорию-"патент", а для того, чтобы ищущие мудрость свыше при помощи Библии могли более отчетливо увидеть беспомощность человечества в нынешнем кризисе, чтобы они могли более доверительно и более твердо держаться верой Господа и средства, которое Он применит в свое время.

Взгляды члена Верховного Суда

Судья Генри Б. Браун, обращаясь к выпускникам юридического факультета Джейл колледж, выступил с темой "Двадцатый век". Он обратил внимание, что перемены двадцатого века обещают быть скорее общественного характера, нежели политического или правового, и затем назвал три самых заметных опасности, которые угрожают в ближайшем будущем Соединенным Штатам: (1) Коррупция на муниципальном уровне, (2) Алчность корпораций и (3) Тирания Труда. Среди прочего он сказал:

"Вероятно, ни в одной стране мира влияние богатства не является столь могущественным, как в этой, и ни в одном периоде нашей истории оно не было более властным, чем сегодня. Толпами никогда не руководит разум, и они то и дело готовы воспользоваться скорее предлогом, чем здравомыслием, чтобы излить свою месть на все классы общества. Пожалуй, еще никогда не было более слабого оправдания для большого бунта, чем забастовка солидарности прошлым летом [1895 г.], однако за его спиной находились существенные недовольства. Ежели богатство, в использовании своей власти, не будет уважать правила общепринятой порядочности, у него не будет никакого повода ожидать выдержки или благоразумия со стороны тех, кто противится его посягательствам.

Я уже упоминал алчность корпораций как еще один источник опасности для государства. Легкость, с которой покупаются разрешения на создание корпораций, повлекла большие злоупотребления. Корпорации создаются при законах одного штата с единственной целью делать бизнес в другом штате: железные дороги строят в Калифорнии на основании документов, представленных штатами, расположенными на восток от Миссисипи, с целью избежать рассмотрения их дела в федеральных судах. Наибольший обман совершают при строительстве таких дорог сами директора под прикрытием строительной компании – еще одной корпорации, к которой возвращаются все поручительства, закладные и другие ценные бумаги, независимо от реальной стоимости дороги. Тем же путем дорога оборудуется еще иной корпорацией, созданной директорами, которая покупает подвижный состав и отдает его в аренду железной дороге. Когда случается неминуемое лишение права выкупа заложенного имущества, владельцы акций оказываются обманутыми в пользу залогодержателей, а залогодержатели – обманутыми в пользу директоров. Полученная путем игнорирования порядочности и нравственности собственность оказывается в весьма незавидном положении, когда приходится обращаться к закону за помощью в свою защиту.

Тем не менее, еще хуже этого является объединение корпораций в так называемые тресты для того, чтобы ограничить производство, подавить конкуренцию и монополизировать предметы первой необходимости. Степень, до которой все это продвинулось, вызывает тревогу; а степень, до которой все это может быть впоследствии доведено, не подлежит описанию. Истина такова, что все законодательство о корпорациях остро нуждается в перепроверке, однако трудности обеспечения одновременной акции со стороны сорока четырех штатов, по-видимому, непреодолимы.

Третья и самая непосредственная опасность исходит с совершенно другой стороны, на что я уже обратил ваше внимание – тирания труда. Она возникает из очевидной неспособности трудящегося осознать, что правами, которых он так добивается, следует также поступиться. Трудящиеся могут проигнорировать законы земли, могут снести крыши своих собственных домов и домов своих работодателей, но они бессильны контролировать законы природы – этот громадный закон спроса и предложения, в соответствии с которым возникают отрасли промышленности, какое-то время преуспевают, затем приходят в упадок, а капитал и труд получают должное им вознаграждение".

Судья Браун не видит никакой надежды урегулирования между Капиталом и Трудом, поскольку у него слишком последовательный ум, чтобы предположить, что тела, двигающиеся в противоположных направлениях, когда-нибудь могут сойтись вместе. Затем он говорит:
"Конфликт между ними продолжается и приносит все больше горечи уже тысячи лет, тем не менее решение его кажется еще отдаленнее, чем когда-либо. Принудительный арбитраж – это недоразумение, словесное противоречие. Можно с таким же успехом сказать о доставляющем удовольствие убийстве или о дружественной войне. Возможно, окончательно может быть достигнут компромисс на основе кооперации или участия в прибыли, при которой каждый работающий станет в той или иной мере капиталистом. Может быть, при лучшем образовании, более широком опыте и большей интеллигенции труженик двадцатого века сможет достичь вершины своего честолюбия посредством умения распоряжаться всей прибылью от своего труда".

Относясь к общественному беспокойству, проистекающему из упомянутых корпоративных зол, он предлагает в виде паллиатива, но не как средство, общественную собственность на то, что именуется "естественными монополиями". Он считает, что эти привилегии должны быть задействованы непосредственно на государственном или муниципальном уровне, а не так, чтобы корпорации соперничали и спорили за льготы, используя взятки. Он говорит:
"По-видимому, не существует логичного повода, почему эти льготы, которые предположительно должны быть для пользы общественности, не должны быть задействованы непосредственно самой общественностью. Такова, по крайней мере, тенденция современного законодательства почти каждого высоко цивилизованного государства, кроме нашего собственного. Здесь большие корпоративные интересы, афишируя опасности покровительства и социализма, преуспели в получении льгот, которые, строго говоря, принадлежат общественности".

Этот джентльмен говорит, очевидно, из своих самых искренних убеждений, ничего не опасаясь, ведь членство в Верховном Суде Соединенных Штатов является пожизненным. Вот почему он мог предлагать и, очевидно, предлагал, все, что ему известно о природе средства для условий, на которые он сетует. Но каково это предлагаемое временное облегчение? Это одна из статей Социализма (общественная собственность на "естественные монополии"), о которой все, за исключением банкиров и владельцев акций корпораций, высказываются как о временной пользе – но не больше. И даже это, как он, кажется, готов признать, весьма сомнительно для осуществления – настолько могущественно обосновался Капитал.

"Social Melee" Клеменсо

Редактор "La Justice", Париж, некоторое время тому назад опубликовал книгу, "Le Melee Sociale", которая привлекла заметное внимание благодаря известности ее автора – законодателя и редактора. В ней самым решительным образом затрагивается общественный вопрос, утверждая, что жестокая, беспощадная борьба за существование столь же характерна для человеческого общества, как и для животного и растительного мира, и что так называемая цивилизация – это лишь тонкая личина, скрывающая животную сущность человека. На его взгляд вся история общества символически показана в Каине, первом убийце, и он утверждает, что хотя современный Каин не убивает своего брата непосредственно, он систематически пытается сокрушить своего брата, над которым, силой или обманом, он получил преимущество во власти. Приводим несколько впечатляющих отрывков из этой книги:

"Мне кажется знаменательным, что человечество нуждалось в столетиях раздумий и умственных усилиях его наибольших умов, чтобы открыть простой, очевидный факт, что человек всегда вел войну с человеком, и что эта война продолжается с тех пор, как появился человеческий род. Действительно, воображение неспособно полностью воссоздать картину ужасной, кровавой и повсеместной резни, происходящей на этой земле с тех пор, как она впервые возникла из хаоса.

Принудительный труд закованных в цепи рабов и свободный труд оплачиваемых рабочих одинаково покоится на общем фундаменте крушения самого слабого и его эксплуатации самым сильным. Эволюция изменила условия этой борьбы, однако под более спокойной внешностью по-прежнему идет смертельная схватка. Завладеть жизнью и плотью других и затем повернуть это для чьей-то собственной выгоды – вот какими являлись цели и конкретные намерения большинства людей от свирепого людоеда, феодального барона и рабовладельца до работодателя наших дней".

М. Клеменсо так излагает главную проблему цивилизации:
"Голод – враг человеческого рода. До тех пор, пока человек не одолеет этого жестокого и выродившегося врага, научные открытия будут только иронией над его печальной судьбой. Это так, словно дать человеку удобства, когда он не получил самого жизненно необходимого. Таков закон природы, жесточайший из всех ее законов. Она заставляет человечество ухищряться, истязать и уничтожать себя ради сохранения любой ценой того наивысшего добра или зла, которое именуют жизнью.

Другие жизни ставят под вопрос право человека на жизнь. Он защищается, организуясь в общины. К его физической слабости, как первопричине поражения, сегодня добавляется его общественная слабость. Поэтому сейчас можно задать вопрос: достигнут ли нами такой уровень цивилизации, где мы способны придумать и установить общественный строй, в котором возможность смерти от нищеты или голода может быть исключена? Экономисты не колеблются. Они откровенно это отрицают".

По мнению М. Клеменсо, долг Государства и состоятельных членов общества в том, чтобы положить конец голоду и признать "право на жизнь". Общество обязано проявить заботу о несчастных и немощных, не только следуя своим правам, но также практическим соображениям. Цитируем дальше:
"Разве не входит в обязанности богатых поддерживать несчастных? Наступит день, когда вид умирающего [от голода] человека в то самое время, когда другой человек имеет больше миллионов, чем понятия, что с ними делать, будет невыносимым для всякого цивилизованного общества – фактически, столь же невыносимым, как в случае установления рабства в нынешнем обществе. Трудности пролетариата вовсе не ограничиваются Европой. Дела, кажется, столь же плохи в "свободной" Америке, где по эту сторону Атлантики находится рай для каждого бедняги".

Вышеприведенное – взгляд из Франции. Возможно, это означает, а, возможно, и нет, что дела во Франции хуже, чем в Соединенных Штатах. По крайней мере, за одно мы благодарны – что здесь, посредством свободного налогообложения, а также добровольных взносов, смерть от голодания необязательна. Однако желательно иметь что-то больше, чем одно существование. Чтобы сделать существование желаемым, необходимо счастье.

М. Клеменсо понимает и осуждает недостатки нынешней общественной системы, однако он не предлагает для них никакого разумного решения; поэтому его книга не более чем головня и призыв к мятежу. Довольно легко привести себя и других к еще большему недовольству и беспокойству. Так вот, для всякой книги или статьи, не предлагающей никакого целительного бальзама, никакой теории или надежды избежать трудностей, лучше всего остаться ненаписанной, неопубликованной. Священное Писание, слава Богу, предоставляет не только утешительный бальзам, но и единственное безотказное лечащее средство от болезни мира, от греха, самолюбия-порочности и смерти, – находящееся в руках великого Посредника, Доброго Лекаря и Жизнедателя. Данный том как раз стремится привлечь внимание к этим небесным средствам. Дополнительно мы показываем безысходный характер болезни и безнадежность доступных в мире средств.